Крымская кампания 1854 – 1855 гг.
Шрифт:
Моряки приданных армии морских орудий вели стрельбу залпами, как это было принято в морском бою, вместо того чтобы по совету инженеров вести последовательный одиночный огонь, который был бы намного эффективнее и позволил бы экономить боеприпасы. К тому же матросы несли большие потери, поскольку не могли удержаться от того, чтобы после каждого залпа высунуть голову из укрытия и полюбоваться результатами своей стрельбы. «Они выпрыгивали из укрытий и тут же попадали под прицельный огонь вражеских снайперов, которые были всегда начеку», – вспоминал Тимоти Гоуинг.
Через несколько минут над позициями артиллерии повис густой дым, поэтому дальнейший огонь пришлось вести вслепую. Стоял такой грохот, что, по выражению Генри Диксона из 7-го полка, который как раз собирался писать письмо домой, он «не дал ему написать ни строчки».
В то же время со стороны моря, откуда ожидали услышать еще более громкую канонаду, не доносилось ни звука. Командование флотов полностью изменило свои планы. Накануне в половине одиннадцатого вечера адмиралу Дондасу на борт «Британии» доставили послание его французского коллеги Гамлэна, который писал, что не намерен открывать огня, по крайней мере до 10.30 утра. Француз объяснял это тем, что «его корабли не смогут стрелять слишком долго. Если же им придется прекратить огонь раньше, чем закончится артиллерийская подготовка наступления, противник может решить, что одержал верх над кораблями французов». Дондас счел доводы француза справедливыми и, в свою очередь, отправил соответствующие указания адмиралу Лайонсу.
В семь часов на следующее утро Гамлэн лично прибыл на борт «Британии» и заявил Дондасу, что у него есть указания генерала Канробера вновь изменить план действий боевых кораблей. Прежним планом каждому кораблю при ведении огня предоставлялась свобода маневра. Теперь же было решено поставить их на якоря в линию бортами в сторону берега противника. К тому же корабли предполагалось отвести слишком далеко от батарей противника.
Даже сверхосторожный Дондас отказался от этой затеи, о чем сразу же заявил Гамлэну. Не моргнув глазом француз ответил, что в таком случае он намерен действовать в одиночку.
На следующий день французские корабли, за полчаса выйдя из зоны обстрела батареями береговых фортов, дали залп по противнику из всех своих 600 орудий. Находящийся в центре боевого порядка французский флагман действовал с дистанции более одной мили от ближайшего русского форта. Остальные корабли находились на еще большем удалении. Было понятно, что на таком расстоянии от врага корабли не могли решить поставленную перед ними задачу. Следует помнить, что укрытия орудий береговой артиллерии делались из прочного камня, в то время как корабли по большей части были деревянными. Поэтому, несмотря на почти пятикратное превосходство в пушках, причиненный французами ущерб был минимальным: было убито или ранено около 50 русских солдат и офицеров.
Однако успехи британского флота были еще более огорчительными. 500 орудий его кораблей подняли ураганную стрельбу. Как позже докладывал Дондас Раглану, «со всей ответственностью заявляю, что за пятьдесят лет службы во флоте я никогда не был свидетелем такой массированной бомбардировки». Однако и здесь союзников ожидала катастрофическая неудача.
Несмотря на отданный им же накануне вечером циркулярный приказ всем командирам кораблей, предписывавший держаться на безопасном удалении от огня береговой артиллерии русских, Дондас, видимо, решил, что кто-то все же должен продемонстрировать храбрость и силу духа, поэтому отдал приказ эскадре адмирала Лайонса «двигаться вперед и атаковать батареи противника».
Адмирал Лайонс на борту парохода «Агамемнон» при поддержке пароходов «Санспарейл» и «Лондон» подошел к берегу на дистанцию около полумили. В небольшом удалении за пароходами следовали парусные корабли.
Ожесточенный артиллерийский бой продолжался более трех часов. «Агамемнон» получил несколько попаданий и вскоре потерял управление. Получив серьезные повреждения, пароходы «Санспарейл» и «Лондон» вынуждены были отойти. «Беллерофон» под командованием Джорджа Полета пытался прийти на помощь «Агамемнону», но получил такие повреждения, что его пришлось отбуксировать из района боевых действий. Парусные корабли «Аретуза» и «Альбион» получили такие пробоины, что вскоре их пришлось отправить на ремонт в Константинополь. «Родней» сел на мель. В половине шестого Дондас дал сигнал выходить из боя. На форты, которые едва ли получили значительные повреждения, было потрачено огромное количество боеприпасов. Было убито и ранено более 300
V
И все же, несмотря на постигшие моряков неудачи, положение Севастополя становилось все более опасным. Артиллерия союзников непрерывно обстреливала ключевые высоты в южной части города. Наспех сооруженные укрепления и артиллерийские позиции постепенно разрушались под воздействием плотного артиллерийского огня. Поскольку у защитников не было времени на возведение бревенчатых настилов, артиллерийские амбразуры, защищенные только досками, камнями и мешками с песком, буквально сметались вражескими снарядами. Ценой огромных потерь, под непрекращающимся огнем, артиллеристы пытались восстанавливать их. Весь полукруг русской обороны был окутан густым дымом, что не давало возможности защитникам города наблюдать за позициями вражеской пехоты, изготовившейся к атаке. В любой момент мог последовать сигнал к наступлению, и русским солдатам то тут, то там казалось, что сквозь белый дым они видят солдат неприятеля со штыками на изготовку. Изготовившиеся для отражения атаки союзников колонны русской пехоты осыпали комья земли; иногда взрывавшиеся в их рядах снаряды сеяли в боевых порядках опустошение.
Прекрасный в свои последние часы, вице-адмирал Корнилов объезжал верхом позиции, подбадривая оборонявшихся матросов и солдат. Казалось, над ним уже витает дух приближающейся гибели. Один из офицеров его штаба писал: «С его губ не сходила легкая улыбка. Его глаза, умные и пронизывающие, горели ярче обычного. На щеках играл румянец. Он держал голову гордо и прямо. Всегда несколько сутулый, он, казалось, выпрямился и стал выше ростом».
Он постоянно рисковал. Офицеры умоляли адмирала не покидать укрытия так безрассудно. Когда капитан Ильинский попросил адмирала быть осторожнее, обещая, что честно выполнит свой долг и присутствие Корнилова для этого вовсе необязательно, тот ответил: «Если вы собираетесь выполнить свой долг, почему просите меня отказаться от выполнения моих обязанностей? Я здесь для того, чтобы видеть все». Адмирал Корнилов был полон решимости исполнить свой долг до конца. Он взбирался на насыпи, чтобы видеть результаты стрельбы русской артиллерии по вражеским батареям. Вокруг летали комья земли, осколки и брызги крови. Рядом стоял адмирал Нахимов, мрачный и невозмутимый, принявший решение выстоять или погибнуть в развалинах укреплений. Из раны на голове на его парадный адмиральский мундир с тяжелыми эполетами сочилась кровь.
Затем адмирал Корнилов отправился с Центрального бастиона домой на поздний завтрак. Там он получил послание от командовавшего обороной Малахова кургана адмирала Истомина. Истомин просил Корнилова не приезжать к нему на позиции. Однако Корнилов после посещения Флагманского бастиона и редана поспешил на Малахов курган. Он прибыл туда около одиннадцати часов. Через несколько минут вражеский снаряд раздробил ему левое бедро.
– Берегите Севастополь! – прошептал он адъютанту и потерял сознание. Затем он ненадолго пришел в себя, успел принять последнее причастие и помолиться Богу, попросив благословения России и императору и спасения Севастополя и флота. Вскоре адмирал скончался.
Заменить Корнилова было некем. Командование сухопутными войсками принял генерал Моллер; командование матросами – адмирал Нахимов. Конечно, в Севастополе был еще полковник Тотлебен, но в то время он еще не пользовался должным авторитетом среди военных, к тому же вызывал подозрения своими манерами иностранца. Князь Меншиков, который должен был взять на себя обязанности командующего, успел уже выехать из города в расположение своей армии.
К середине дня бомбардировка, которая на несколько часов стала менее интенсивной, снова усилилась. Оборонявшимся был остро необходим новый вождь. Укрепления, особенно близ Малахова кургана и редана, были почти полностью разрушены. Колонны пехоты, которые в течение девяти часов героически ждали штурма под огнем артиллерии противника, вернулись в укрытия. Вскоре после трех часов пополудни вражеский снаряд попал в основной пороховой склад на редане. Раздавшийся оглушительный взрыв привел к гибели свыше 100 солдат. Он разбил артиллерийские повозки и перевернул орудия. Как отмечали русские офицеры, «оборона на этом участке была полностью парализована». Штурм, казалось, был неминуем. И снова все чувствовали, что не смогут выстоять при наступлении союзных войск. Но его так и не последовало.