Крымская кампания 1854 – 1855 гг.
Шрифт:
– Он пишет книги, – с долей неудовольствия высказывался о Нолэне полковник Пейджет, – и слишком задирает нос. К тому же он позволяет себе высказывания против кавалерии.
Нолэн презирал как Лекэна, так и Кардигана, но Лекэна, пожалуй, больше, нисколько не скрывая такого отношения к генералам. Все эти качества не мешали Нолэну быть прекрасным наездником. Именно поэтому Раглан решил поручить ему срочно доставить приказ Лекэну. И не ошибся в выборе: там, где другие офицеры ехали на лошади медленно и осторожно, Нолэн скакал на полной скорости. К тому же он выбрал кратчайший спуск с холма на равнину.
Подскакав к Лекэну, Нолэн вручил ему приказ командующего, который генерал тут же начал изучать с той изматывающей тщательностью, которая вывела бы из себя кого угодно, но не Нолэна. И действительно, как позже признал сам Лекэн, он «изучал
– Лорд Раглан приказывает, – повторил вышедший из себя Нолэн, – немедленно начать кавалерийскую атаку.
– Атаковать, сэр? Кого атаковать? О каких пушках здесь говорится? Куда мы должны наступать?
– Сюда, милорд! – Нолэн поднял руку в жесте, которым не столько указывал направление наступления, сколько давал выход своему гневу. – Вот противник! А вот наши пушки, о которых вы спрашиваете!
И, оставив Лекэна, который все еще пребывал в сомнении, Нолэн направился к командиру 17-го уланского полка капитану Моррису и спросил его, может ли его полк атаковать немедленно.
Проблема была в том, что Лекэн действительно не мог понять, чего же от него хотят. Находясь в низине, он, в отличие от Раглана, не мог видеть того, что творилось за ближайшими холмами. Ему не были видны редуты. И конечно, он не мог наблюдать, как русские артиллеристы забирали с позиций трофейные пушки. Со времени начала боя он не предпринял никаких мер для выяснения обстановки за холмами, которые закрывали участок земли, захваченный русскими. Единственные орудия, которые находились в поле его зрения, были пушки поддержки русской кавалерии, сосредоточенной в Северной долине. Наверное, решил Лекэн, Раглан как раз их и имел в виду. И конечно, этот наглец Нолэн указывал именно на них. Теперь, когда все вроде бы стало ясно, Лекэн тронул своего коня и направился к Кардигану для того, чтобы передать ему приказ командующего. Тот в ответ с холодной вежливостью отсалютовал саблей.
– Слушаюсь, сэр, – выкрикнул он громким хриплым голосом, – но позвольте мне обратить ваше внимание на то, что, кроме батареи в долине впереди, перед нами, русские держат на наших флангах еще орудия и своих стрелков!
– Я знаю об этом, – ответил Лекэн, – но и Раглан тоже знает и, очевидно, учел это. Боюсь, у нас нет другого выхода, кроме как выполнять приказ.
Кардиган вновь отсалютовал и, повернув коня, отправился к полковнику Пейджету, что-то выкрикивая себе под нос. По дороге ему встретились несколько солдат 8-го гусарского полка, которые сидели и курили трубки. Их командир полковник Шивелл сердито выговаривал им, что «курение в присутствии врага позорит полк». Это замечание привело в раздражение полковника Пейджета, который сам в этот момент курил сигару. Потом масла в огонь подлил Кардиган, который, приказав полковнику принять командование второй линией, несколько раз, словно ребенку, повторил, что надеется, что Пейджет и его люди проявят себя с самой лучшей стороны.
– Конечно, милорд, – ответил Пейджет, – мы сделаем все, что сможем.
Сигару он решил не бросать.
Кардиган галопом вернулся в расположение бригады и построил ее полки в две линии. На правом фланге первой линии построился 13-й легкий драгунский полк, в центре – 17-й уланский полк, слева и чуть сзади – 11-й гусарский полк. Во второй линии расположились 4-й легкий драгунский и 8-й гусарский полки. В последний момент генерал Лекэн, не поставив об этом в известность Кардигана, приказал полковнику Дугласу отвести 11-й гусарский полк из первой во вторую линию.
Кардиган лично возглавил атаку. С характерной для него посадкой с легким наклоном вправо, он спокойно сидел в седле не только впереди строя, но и впереди всех офицеров своего штаба. Наблюдатели расположились на склонах холмов, чтобы видеть то, что француз Камилль Руссе впоследствии метко назвал «кровавым стипль-чезом». Им была видна картина во всех деталях, вплоть до белых бабок гнедого жеребца Кардигана.
Вид был воистину великолепный. Сами наблюдатели находились на Сапун-горе, которая склонами постеленно спускается в долину с запада. На ее пологих склонах и расположились с комфортом все, кто не был в тот момент занят другими обязанностями. Внизу расстилалась длинная и узкая Северная долина; справа – Верхний проход; слева – Федюхины высоты.
– Бригаде идти вперед, – буднично-спокойным тоном скомандовал Кардиган.
IV
Раглан и его штаб не сразу поняли, что происходит. Направление наступления слегка сместилось левее, но не настолько, чтобы это могло вызвать тревогу. Однако по мере увеличения темпа атаки становилось ясно, что легкая бригада намерена вклиниться в позиции русских в районе Верхнего прохода. Русские, несомненно, ожидали этого, так как в ходе медленной, но решительной кавалерийской атаки вывели свою пехоту из всех редутов, кроме одного, и построили ее в каре у вершины холма. Это была редкая удача для генерала Кэткарта, и офицеры его штаба напряженно ждали, когда же он ею воспользуется. Его дивизия все еще стояла на позиции, занятой более часа назад. Но Кэткарт не спешил продолжать наступление даже теперь, когда ясно видел, что неприятель оставил почти все захваченные ранее редуты. Штабные офицеры стали уговаривать генерала продолжить наступление. Однако тот заявил, что должен прежде посоветоваться с Рагланом.
Первые 50 ярдов легкая бригада уверенно двигалась вперед, не встречая ни малейшего сопротивления. Пушки противника молчали. Сам Кардиган выглядел очень эффектно в сине-вишневом мундире и меховой накидке с золотым шитьем. По выражению Раглана, он держался смело и гордо, как лев. Кардиган не оглядывался; он смотрел на вражеские орудия впереди.
Внезапно безукоризненная симметрия строя наступающей английской кавалерии была нарушена. Нещадно нахлестывая коня, наперерез строю к Кардигану мчался галопом «этот наглый черт» Нолэн. Он размахивал саблей над головой и что-то выкрикивал во всю мощь легких. Поворачиваясь в седле то в одну, то в другую сторону, Нолэн пытался предупредить разъяренного Кардигана и его штаб, что они наступают в неверном направлении. Но никто не расслышал его слов, потому что русские открыли огонь и все звуки тонули в грохоте их пушек. После первых же выстрелов осколок снаряда попал Нолэну прямо в сердце. Рука, которая только что так неистово размахивала саблей, так и осталась занесенной над головой, а колени опытного кавалериста продолжали сжимать бока лошади. Лошадь развернулась, и сабля выпала из рук Нолэна. В то время как верный конь понесся назад со своей страшной ношей, умирающий капитан неожиданно издал крик настолько нечеловеческий и пронизывающий, что один из очевидцев назвал его «воплем мертвеца».
Темп наступления продолжал расти, и ни у кого теперь не было сомнений в том, что все эти 700 всадников несутся навстречу гибели. С трех сторон по ним били вражеские пушки, вырывая из строя целые ряды кавалеристов, места которых тут же спокойно и неторопливо занимали их товарищи. Зрелище было настолько ужасным, что наблюдавшие за ним с безопасного расстояния мужчины и женщины не могли сдержать слез. Генерал Боске, наблюдая эту бойню, пробормотал, протестуя против такой храбрости: «Это великолепно, но это не война». Адъютант генерала Буллера писал: «Я не мог сдержать слез. В ушах стоял грохот пушек и визг пуль, которыми поливали этих храбрых ребят». Стоявший рядом старый французский генерал пытался успокоить его: «Бедные ребята. Но такова война».
Кардиган все еще был впереди строя. К нему приблизился офицер 17-го уланского полка, и Кардиган, вытянув по направлению к нему свою саблю, прокричал сквозь грохот пушек:
– Плотнее! Держитесь плотнее, 17-й полк!
Сзади были слышны обрывки команд командиров эскадронов:
– Сомкнуть ряды! Ближе к центру! Выровняться слева! Джонсон, осади назад!
Но чаще всего подавалась команда сомкнуть ряды к центру. Люди и лошади падали и падали, а ряды с каждым шагом становились все уже и изломанней. Раненые брели назад, перешагивая через лежащих в крови людей и лошадей. Перепуганные лошади без седоков метались в клубах дыма.