Крымская война
Шрифт:
Малахов же тревожил Хрулёва ещё и потому, что старый хозяин его, Юрковский, был при смерти, а новый хозяин — Керн — мог что-нибудь и не так сделать, самое же важное для него было в том, что и командир пехотных частей там, генерал Замарин, был тоже ранен и заменён молодым генералом Юферовым; наконец, Тотлебен прислал туда приказание поставить справа четыре полевых орудия на случай штурма, и Хрулёва беспокоил вопрос, успели ли их поставить.
Он не сомневался в том, что и теперь, как десять дней назад, первые штурмующие колонны французов двинутся против Малахова.
Однако именно там, откуда он только что уехал, и поднялась оживлённейшая орудийная и ружейная пальба: дивизия Мейрана, выйдя из Килен-балки, первая бросилась на штурм.
Но встречали её не только лёгкие батареи и стрелки, стоявшие на банкетах. Если ракета, пущенная с Камчатки, служила сигналом для начала штурма, то и на Малаховом, как самом высоком месте левого крыла оборонительной линии, вспыхнул ярким белым огнём фалшфейер, как сигнал для флота, для города и правого крыла бастионов, что штурм начинается, вот-вот грянет, — назрел.
Штурма ещё не было тогда, но барабаны уже били тревогу, и этот взвившийся в тёмное небо белый огненный столб сдвинул с места прежде всего шесть пароходов; «Владимир», «Херсонес», «Бессарабия», «Крым», «Громоносец» и «Одесса» на всех парах ринулись к Килен-бухте и открыли сильнейший огонь по Килен-балке как раз в то время, когда оттуда выдвигалась вторая бригада дивизии Мейрана.
Такой предусмотрительности русских, такой боеспособности Черноморского флота, казалось бы совершенно приведённого в негодность, никак не предполагал Пелисье, это было первое, что сильно расстраивало его планы.
Начало четвёртого часа ночи в июне на южном берегу Крыма — это ещё не рассвет, однако солнцу, встающему из-за моря, ничто не мешает, и какие-то если не лучи, то предвестники его лучей уже проникают в это время в темноту, и темнота на глазах сереет, хиреет, оседает вниз и с каждой минутой становится всё виднее и виднее кругом.
Десять больших судов союзного флота принесли много потерь своей бомбардировкой в эту ночь севастопольскому гарнизону; но шесть русских пароходов явились так вовремя и так кстати, что второй бригаде Мейрана пришлось отступить вглубь балки, оставив первую без поддержки, а первая не вынесла густой картечи и, не дойдя всего тридцати шагов до второго бастиона, остановилась.
Брошены были штурмовые лестницы и фашины, — зуавы рассыпались, притаясь за камнями и в ямах, и открыли стрельбу по амбразурам, но вперёд не двигались, а время шло: штурм на этом участке осекался в то время, как на других он ещё не начинался.
Чтобы поддержать Мейрана, Пелисье приказал осадным орудиям открыть бомбардировку, и туча бомб полетела на первый и второй бастионы. В то же время новые ракеты со звёздочками взвились в небо с Камчатки. Это было красивое зрелище, так как медленно падавшие белые звёзды заняли теперь большое место в небе; теперь это был сигнал, которого не заметить было уже нельзя, и дивизии Брюне, д'Отмара и сэра Броуна двинулись одновременно на штурм своих
Мейран был ранен при первом приступе, однако он так был поражён своей неудачей, что, наскоро перевязавшись, построив отступившие колонны и вызвав из резерва два батальона гвардейцев, снова с большой горячностью пошёл на штурм, но снова был ранен картечью в грудь и на этот раз смертельно.
Бригадный генерал де Фальи, принявший от него командование дивизией, ничего уже сделать не мог: картечь неслась с верков, картечь неслась с бортов русских пароходов, потери были так велики, что французы стремительно ринулись назад, в спасительные извилины Килен-балки, и больше уж нельзя было заставить их выйти оттуда.
Не только лестницы, фашины, сапёрные лопаты, которые были брошены, но ещё и человек пятьдесят пленных достались здесь Урусову, руководившему обороной.
6
Когда Хрулёв доскакал до Малахова, там только ещё устанавливали два полевых орудия из четырёх, посланных Тотлебеном, для чего нужно было значительно поднять насыпь.
— Одно… два… А ещё два где? — старался осмотреться в редеющей мгле Хрулёв.
— Два орудия не могли прибыть, — начал было докладывать ему узкий в плечах артиллерийский подпоручик, но Хрулёв перебил его криком:
— Ка-ак не могли, когда штурм?.. На гауптвахту!.. На десять суток!
— Мост был повреждён снарядом, ваше превосходит… — успел было в своё оправдание сказать подпоручик, но Хрулёв уже повернул от него лошадь, и Витя слышал только, как его генерал выкрикнул, отъезжая:
— Моста не сумели починить в такое время! Эх, сказал бы я вам словечко!
Витя вопросительно поглядел на Сикорского, больше на память, чем глазами, ловя выражение его длинного усталого лица в полумгле.
Вопросительный взгляд этот значил: «А ты как бы стал чинить мост и чем?»
Сикорский понял его: он поднял левое плечо к уху и вытянул трубкой тонкие губы.
— Где же генерал Юферов? — крикнул Хрулёв, вытягиваясь на стременах своих, похожих на крысоловки, и поводя вправо-влево папахой.
Вместо Юферова подошёл Керн. По его словам, Юферов только недавно был здесь и поехал к церкви Белостокского полка, где тоже устанавливались полевые орудия, над чем работало два батальона Севского полка.
— Хорошо, около церкви, прекрасно! Но ведь сейчас штурм!.. Он должен быть здесь, а не там! — кричал Хрулёв. — А мост через бухту починен?
Этого Керн не знал.
Рассветало быстро. С каждой секундой становилось светлее, и ясней выделялась плотная фигура Керна, а на пожилом лице его — треугольные вздутия под глазами, ближе к плоскому широкому носу, чем к ушам.
Но вот оглушительно разорвалась саженях в тридцати большая бомба. Два человека из тех солдат, которые возились над установкой полевых орудий, были подброшены… Мелькнули перед глазами Вити раскоряченные ноги, бессильно взмахнувшие руки и тут же исчезли в дыму.