Крымские тетради
Шрифт:
У меня запершило что-то в горле.
Северский вдруг расщедрился:
– Выделяю двух коров, два пуда соли. Действуй, братия.
Междуречье Кача - Писара - Донга - дикий край Крымского заповедника. Головокружительные скалы, древний лес, сейчас молодящийся набухающими почками, шумные потоки горных рек, недосягаемые кручи.
Непонятная, непривычная тишина.
Странно мы чувствуем себя в большом лесу, настороженно прислушиваемся к глухой тишине и чего-то ждем.
Проходят еще одни сутки,
Но есть еще одно чувство: удалившись от фронта, мы будто покинули близкого человека, который очень нуждается в нас.
В первые же дни Севастопольский отряд совершил нападение и уничтожил гарнизон в деревне Стиля. За севастопольцами пошли другие наши отряды. После всего пройденного, испытанного, пережитого людям казалось, что ничего не страшно. Главным образом этим можно объяснить проявившуюся в первые дни боевую активность района.
Группа партизан Севастопольского отряда на десять дней ушла ближе к фронту, чтобы отомстить врагу за товарищей, за раненых.
Дед Кравченко и тут с ходу нашел себя, вернулся из разведки, доложил: "В Ялте отдыхают эсэсовцы".
Черников с десятью партизанами спустился на Южный берег.
На побережье была уже весна. Ослепительно сверкало солнце. Выдвинувшись далеко в море, темнело исполинское туловище Медведь-горы. Через несколько дней эта группа вернулась благополучно, с трофеями. В первую минуту мы даже растерялись, пораженные необычным видом наших партизан: они стояли в строю в немецких, мышиного цвета шинелях, в сапогах, в пилотках с наушниками.
Путаясь с непривычки в длинной шинели, ко мне подошел бородач и, пытаясь доложить по форме, громко выкрикнул:
– Товарыш начальник Пьятого району! Товарыш командыр! Фу, заплутався... 3 задания прыйшлы, побыв фашистов цилых симнадцать штук...
От деда пахло тонкими духами.
– Фашисты, видать, холеные?
– А як же? Оцэ вам подаруночек, - Кравченко достал из кармана флакон.
Большой путь совершили эти духи. Думал ли француз фабрикант, что его парижская продукция окажется в кармане старого лесника и хозяина крымских лесов Федора Даниловича Кравченко?
Группа Черникова уничтожила немцев из особой команды тайной полевой жандармерии. Той самой, которая участвовала в карательных операциях в районе Чайного домика.
Партизаны принесли два офицерских удостоверения, четырнадцать железных крестов, пятнадцать автоматов, семь пистолетов, двенадцать пар сапог, десять комплектов обмундирования, а главное - карту карательных операций на яйле.
В лесу становилось теплее. Под соснами снег сошел, стало сухо. Немного ниже нашей стоянки, под горой Демир-Капу уже
Однажды вечером к нам пришел Иван Максимович Бортников. Он был все такой же, разве усы стали длиннее да под глазами углубились складки.
Я усадил своего старого командира рядом с собой, с радостью жал его костлявую руку.
– Что нового, Иван Максимович?
– Вот читай, там и есть новое, - он передал мне приказ командующего.
Отряды Пятого района вливались в Четвертый. Мокроусов назначал меня командиром объединенного района.
– А комиссар?
– сразу вырвалось у меня.
– В другой бумажке сказано.
Мартынов - комиссар Центрального штаба - отзывал Виктора Никитовича Домнина в свое распоряжение.
Новость меня опечалила. Сжился, сработался, сдружился я с Домниным.
С болью прощались с Виктором Домниным и другие партизаны. По такому случаю мы зарезали трофейную овцу. На столе стояли ром, вино - трофеи, принесенные партизанами из последних рейдов.
Дед Кравченко сидел рядом с комиссаром. Повеселевший от рома, он что-то рассказывал.
– А здорово врешь, дед!
– подзадоривали его ребята.
– А як же! Бильше всьего брэшуть на вийни и на охоти. А я вроди и военный и вроди - охотнык. Так мэни и брэхать до утра...
Потом пели. Комиссар читал стихи. Хорошо читал! С каким наслаждением слушали мы Пушкина, Лермонтова! Дед от удовольствия покряхтывал. Когда же Домнин прочел строки:
...Кто вынес голод, видел смерть и не погиб нигде,
Тот знает сладость сухаря, размокшего в воде,
Тот знает каждой вещи срок, тот чувствует впотьмах
И каждый воздуха глоток, и каждой ветки взмах...
дед даже привстал, воскликнул:
– Цэ ж про нас!
Ушел Виктор в далекие восточные леса - там теперь Центральный штаб.
Как мне его потом недоставало!
Стою на тропе, кого-то жду. "Кого же?" - спрашиваю себя. Да комиссара... Вот он покажется из-за дерева, высокий, в шлеме, высморкается, скажет: "Опять простудился".
Где он?
Недавно узнал: он вроде своеобразного секретаря парткома всего партизанского движения. На плечах - партийная работа в отрядах. Трудное дело! Шагать, шагать по Крымским горам...
"Мы ехали шагом, мы мчались в боях... И "Яблочко"-песню держали в зубах. И песенку эту поныне хранит трава молодая - степной малахит..." эти светловские строчки сопутствуют мне до сих пор. И всегда помню, что услышал я их о,т Виктора Домнина, нашего комиссара.
38
Мы в заповеднике. Здесь край партизанский, живой.
Но связи с Севастополем по-прежнему нет. Кто заменит радиста Иванова?
Радисты нашлись, но никто не знал, на какой волне наш Иванов связывался с городом, каким шифром вел передачу.