Крымскй щит
Шрифт:
Евпаторийский отряд менее других голодал, так как в первые дни лесной жизни сумел рассредоточить продовольствие по небольшим ямам и этим спас себя от разгрома. Однако 13 марта пришлось отдать последний десяток котелков муки на лепёшки идущим на связь с Севастополем связистам. Они пришли и установили связь с руководством обороны Севастополя, после чего прилетел к партизанам в лес лётчик Филипп Филиппович Герасимов, посадил самолёт на миниатюрной поляне Верхнего Аполаха (сейчас называется кордон «Олень»), правда, поломал пропеллер. Пришлось искать другой —
Связь с фронтом была большим событием, облегчился вопрос с продуктами, их посылал самолетами в лес Севастополь, хотя эта связь продовольственной задачи не решила…
…А мы как-то быстро стали в отряде «своими».
Представили нас и командиру, Фёдору Фёдоровичу Беседину, который показался нам старым, старше наших школьных учителей и родителей, и сразу почему-то напомнил их — и родителей, и учителей. Поговорил с нами и замполит Тарас Иванович Руденко; разговаривал он почти так же, как наши старые станичники, разве что вплетал в разговор ещё чуть побольше чисто украинских слов. С остальными партизанами знакомились так, как получалось — когда они возвращались с боевых заданий. Или когда на задания мы ходили вместе.
Вскоре, чуть ли не на третий день после нашего прихода, случилась стычка со взводом румын, которые сунулись в наш лес. Ушло из них едва ли половина; ещё один, вроде младший офицер, лежал с простреленными ногами и кричал «Мама дракула!», и его пристрелили из жалости. А у нас появились карабины.
Потом был ещё один бой, когда мы сами напали на обоз, и у троих из нас — а к тому времени «кубанцев» осталось всего шестеро, потому что Павлика срезало осколком, — появились автоматы.
Потом свой «шмайссер» я выменял у дяди Мити на ППШ, а из нас к тому времени сформировали разведгруппу в твоём подчинении. Помнишь, как мы ходили в Биюклы?
Кевсер
— Командир, надо сходить в Биюклы, — напомнил Сергей Хачариди. — Договаривались…
— Знаю, что договаривались, — кивнул Беседин. — Только мне кажется, что теперь о твоей «любви» с Кевсер не вы вдвоем только знаете.
— Ого, — только и сказал Сергей. — А я и не в курсе.
— Потому и предупреждаю. Пришла весточка из тех краёв. Возня там какая-то полицайская наблюдалась. Не по твою ли душу, часом?
Сергей только плечом повел — «много чести, мол», и сказал:
— Так тем более в село надо заглянуть. Посмотреть, что там сволочи удумали.
— Сунешь нос — вот они тебе его и прищемят.
— Да ладно, у нас же с Кевсер знак условный есть, если, мол, вдруг что не так…
Фёдор Фёдорович несколько секунд молча смотрел на Сергея, будто раздумывая, потом кивнул и спросил:
— Условленное время у вас когда?
— В одиннадцать вечера.
— Бери свою группу. Придите к селу на час раньше, посмотрите всё внимательно. Со всех сторон. В открытую не суйтесь.
— Да понятно, командир.
— А в прикрытие, для особо понятливых,
Сергей Хачариди собрался было что-то возразить, мол, дело-то не больно серьёзное, не воевать же, а со связником повидаться, но понял, что Фёдор Беседин, командир отряда, знает больше о «полицайской возне», чем говорит, а посему имеет резоны. И сказал только:
— Там чуть левее, если от нас смотреть, в полуверсте от Биюклы ещё один лесок имеется. Пусть они там запрячутся, только…
— Это вы с Марченкой обсуждайте. Всё, свободен.
Разведгруппа вышла сразу после заката. Ночь обещала быть ясной.
В сумерках миновали все три дозора и вышли на «ничейную» землю.
Те же невысокие горы и то же мелколесье, но уже никто не мог с уверенностью сказать, что за очередным «слепым» поворотом ясно различимой в свете звёзд и луны тропы, не подстерегает засада. А ещё от невидимой и, кажется, неблизкой Белогорской дороги доносился время от времени гул моторов, а иногда — характерный звук мотоциклетных выхлопов..
Сергей шел впереди, «кубанцы» — в трёх — пяти шагах за ним. Шёл почти бесшумно (а они, хоть и старались, всё равно время от времени оступались или оскользались, — всё-таки не день, да и навыки у них были ещё не очень); шёл, чуть пригнувшись, пружиня на сильных ногах. В правой руке — ППШ, в левой несёт за верхнюю рукоятку верную «шкоду» ZB, ручной пулемёт чехословацкого производства. Так и плывут два тускло поблескивающие ствола параллельно земле на уровне чуть выше его колен.
«Кубанцы» тоже вооружены: у всех шестерых карабины и по гранате, а у Володи и у Саши ещё и автоматы. У Вовки ППШ, а у Сани — трофейный «рейнметалл».
Вдруг мелколесье как ножом обрезало: дальше начинались поля и сады, а за ними хорошо просматривались мазанки и сакли Биюклы, деревни со смешанным украинским и татарским населением.
Дохнул лёгкий ветерок и принес характерные деревенские запахи и звуки: блеяние овец, какой-то скрип, кизячный дымок и ленивый перебрех собак.
— Так, малой, — обратился к Володе Сергей Хачариди. — Вон видишь ту сараюшку?
«Сараюшка» светлела освещённой луною стеной на самом краю огорода, а за ней просматривалась часть двора и тёмного дома с верандой.
«Малой» кивнул.
— Оттуда дом Кевсер просматривается отлично, — продолжил Сергей. — Заползи и посмотри: как там что. Если всё спокойно, — перед домом, у летней кухни должен стоять на столе кувшин, высокий такой. Просто вода, но это знак. Сиди и не высовывайся. Ну и если что — огнём прикроешь.
— А вы как?
— В свой «почтовый ящик» заглянем, и к дому пройдём — вот оттуда, слева. А ты, как что не так, кричи совой.
…В доме же, предназначенном для большой татарской семьи, в самом деле собралось много народу. Вот только хозяев было всего трое — сама Кевсер, её мать и отец, а остальные были полицаями под предводительством двоих немецких жандармов.