Крыши Тегерана
Шрифт:
Наконец мой отец и господин Мехрбан тоже обнимаются. Они смеются и что-то шепчут друг другу. Госпожа Мехрбан по-прежнему сидит на полу, покачивается и плачет. У нее дрожат руки, подергиваются брови, она брызжет слюной и лопочет что-то бессвязное.
Я смотрю в сторону крыши и замечаю, что Переодетый Ангел вернулась на свой пост. Знает ли она, что происходит, и плачет ли тоже? Как только она догадывается, что я на нее смотрю, она отступает в тень.
Мы все идем в гостиную.
— Это лучший день моей жизни, — не устает повторять отец. — Со мной здесь мои лучшие друзья, мои родные и два моих сына.
Отец наливает гостям еще водки, и мы пьем за господина Мехрбана. Тот опрокидывает стопку, вытирает густые усы о рукав куртки и смотрит на жену, покусывая губы, чтобы сдержать
Госпожа Мехрбан не может оторвать глаз от мужа. Вытирая слезы, она шепчет молитвы. Отец нарушает молчание, спросив господина Мехрбана, как тот себя чувствует. Покачав головой, он отвечает, что нормально, а потом разражается горькими рыданиями. Мне знакомы эти рыдания, я помню их по больничным дням. Они говорят о разбитом сердце и измученной душе, о невыносимой боли, которую не выразить словами, а лишь на прерывистом языке слез. Мне хочется, чтобы отец налил нам еще водки! Ее горький вкус мне больше не досаждает, мне нравится, как она успокаивает нервы, совсем как на поминках по Доктору.
Ахмед, похоже, тронут всем, что произошло сегодня в нашем маленьком доме. Он благоговеет перед господином Мехрбаном. Я рад, что Ахмеду наконец представился случай с ним познакомиться. И я уверен, им есть о чем поговорить как двум мужчинам, незаконно заключенным в тюрьму.
— Почему тебя забрали? — спрашивает госпожа Мехрбан мужа прерывающимся голосом.
— Они никогда не говорят почему, — отвечает он.
Мои тетушки сидят рядком, поблизости от госпожи Мехрбан. Они держат друг друга за руки, по лицам струятся слезы. Дядюшки курят, храня непривычное для них молчание. На коленях матери моя будущая жена играет с куклой. Вспомнит ли она этот день, когда подрастет? На полу подле отца расположился господин Касрави. Не сомневаюсь, он хочет высказаться о Каджарах и их реакционной политике, но понимает — сейчас не время.
Обед плавно переходит в ужин, и опять с выпивкой. Я совершенно пьян, как и любой другой мужчина в доме. Госпожа Мехрбан сидит рядом с мужем, и, хотя по нашим обычаям считается невежливым проявлять свои чувства на публике, господин Мехрбан обнимает жену за плечи и крепко прижимает к себе.
Я совершенно не помню, когда ушли Ахмед с Фахимех и как я оказался в постели. Я открываю глаза и понимаю, что лежу на матрасе в гостиной. Я вспоминаю очень странный сон, который только что мне приснился. У подножия горы раскинулась апельсиновая роща, через нее с юга на север протекает река. С запада быстро приближаются темные тучи, а далеко-далеко на горизонте небо освещается зигзагом молнии, и на землю падают первые капли дождя. Склоны покрыты белым душистым апельсиновым цветом, как снегом. Ослепительное сияние не дает прямо смотреть на гору. Неожиданно появляется какой-то силуэт. Я прищуриваюсь, чтобы лучше рассмотреть того, кто ко мне приближается, но свет слишком яркий. За кружевом белой паранджи я узнаю глаза Переодетого Ангела, моргающие в такт биению моего сердца. Все это напоминает рисунок Зари с изображением таинственной женщины на фоне, который я так неумело описал ей на кухне, в первый раз, когда мы были одни.
Белая фигура останавливается в паре метров. Большие голубые глаза пристально смотрят на меня.
Поднимается ветер, вихрь лепестков наполняет воздух опьяняющим ароматом. Переодетый Ангел пытается сохранить равновесие, но ветер уносит ее прочь. Я стараюсь удержать девушку, но немилосердная мать-природа, закружив ее, срывает с нее паранджу. Прищурившись, я силюсь рассмотреть фигуру, но буйство белых лепестков не дает ничего увидеть.
Какой странный сон.
Потом я задумываюсь, почему САВАК не сообщает нам, где похоронена Зари. Какой в том вред? К горлу подступает комок. Я снова смотрю на напольные часы. Жаль, у меня не хватит ума их починить.
27
ПРИЗРАК В ТЕНИ
Я сижу в гостиной, уставившись из окна на наш двор, и, как обычно, думаю о своем. Отец говорит маме:
— Время летит быстро. Уверен, он скоро
Время летит быстро? Абсурд! Оказывается, время — не только самое ценное, что есть у человека, оно не только залечивает все раны, но оно еще и быстро проходит!
Ахмед, Ирадж и другие парни из переулка целый день проводят на занятиях. Я не скучаю по школе, но мне надоело быть одному. Я сказал отцу, что не пойду на следующий год в школу без Ахмеда и Ираджа. Он понимает это и собирается через несколько месяцев отправить меня в США.
— Тебе небезопасно оставаться в Иране, — говорит он. — Невозможно предугадать, когда САВАК решит пересмотреть это дело, если новый задержанный скажет что-то касающееся Доктора.
Меня не привлекает мысль покинуть Иран и оказаться одному в другой стране за двенадцать тысяч миль отсюда.
Все дни напролет я провожу на третьем этаже нашего дома, где, независимо от того, сижу ли я, лежу ли или вышагиваю взад-вперед по комнате, я волен ухватиться за подушку, без которой мне теперь не обойтись. Чем крепче я сжимаю ее, тем спокойнее себя чувствую. Она нечто вроде буфера между мной и окружающим миром. Иногда я ловлю себя на том, что часами сижу на одном месте, уставившись в пространство, ни о чем не думая, ничего не чувствуя и, что особенно меня смущает, ни о чем не беспокоясь. В моей жизни стойко воцарилась тишина. Все движется вперед, а я, похоже, стою на месте, пренебрегая переменами. Я существую, не касаясь жизни, не ощущая и, безусловно, не ценя ее.
Иногда мне очень хочется вернуться в те времена, когда каждое воспоминание было похоже на главу из сказки. Изредка я беру книгу, но просто гляжу на страницы невидящим взором. Не так давно я радовался, что могу, как настоящий мужчина, управлять своей жизнью. Теперь все это представляется мне шуткой.
Через несколько дней после странного сна я вспоминаю тот вечер, когда Зари нарисовала, как я пристально смотрю на девушку без лица, плывущую в сторону гор. Я помню, что приколол этот рисунок к стене. Теперь я вижу дырочку на том месте, где он висел. Я ищу за книгами на полке, в портфеле, который купил мне отец к первому году в средней школе, но картинка пропала.
Я спрашиваю мать, она говорит, что ничего не знает. Отец же говорит, что никогда ничего не взял бы из моей комнаты без моего разрешения. Я замазываю дырочку в стене, желая, чтобы кто-нибудь сделал то же самое с дырой в моем сердце.
Иногда по вечерам, когда все уходят спать, я высматриваю из окна то место, где мы сидели с Зари. Я вспоминаю, как держал ее в объятиях, как она опускала голову мне на плечо и закрывала глаза. При этом мои глаза быстро наполняются слезами, и я начинаю задыхаться, словно на грудь навалилась какая-то тяжесть. Это чувство настолько острое, что единственный способ избавиться от иллюзии — встать и походить. Обычно я прихожу на террасу и стараюсь не смотреть ни на что такое, что может напомнить о Зари, но в конце концов мой блуждающий взгляд останавливается на ее комнате. Свет там всегда горит, а шторы плотно задернуты. Иногда за шторами можно заметить тень Переодетого Ангела. Ее силуэт плавно повторяет молитвенные движения: руки поднимаются к ушам, она наклоняется вперед и наконец садится, опустив голову. На улице холодно, я вижу собственное дыхание, но все же предпочитаю оставаться снаружи, чем в комнате, где иногда кажется, что на меня рухнут стены.
Однажды вечером окно в комнате Зари открыто, и слышно, как Переодетый Ангел декламирует какое-то стихотворение. Я припоминаю, как Зари говорила, что Сорайя выучила наизусть весь «Диван» Хафиза. Я пытаюсь разобрать слова, но слышу только сдавленный шепот. Я оглядываюсь по сторонам. Высоко в небе висит луна, ночь потонула в лунном свете. Тени от зданий кажутся накрепко привинченными к чему-то, что само привинчено ко всему остальному. Я чувствую, что эти тени — как раз то место, где Зари может сдержать свое обещание быть со мной. Я горю желанием проникнуть в темноту и слиться с тенями. Я высматриваю ее в самых темных уголках, нацеливая пристальный взгляд на одну точку, потом на следующую, в надежде, что она наблюдает за мной и мы сможем обменяться взглядами. Я ощущаю ее присутствие и хочу выйти из комнаты, но боюсь не найти ее.