Крысиные гонки
Шрифт:
– Проклятие, – вырвалось у меня.
– А я думал, вам понравится, – засмеялся Кенни.
Я вернул ему листовку и улыбнулся.
– Ага. Ну и хитрецы!
– Может быть, это и неплохая идея, – заметил Кенни.
Машина, нанятая Колином, как обычно, примчалась на высокой скорости и резко остановилась у самолета. Он устало забрался на сиденье, застегнул ремень и попросил:
– Разбуди меня в Кембридже.
– Как прошло? – спросил Кенни.
– На бровях довел этого проклятого Экспорта до финиша... А что до Аптайпа… –
Мы разбудили его в Кембридже. Вообще-то, когда мы сели, мне пришлось будить их всех. Они выбрались из самолета и пошли по гудрону летного поля в расстегнутых рубашках с расслабленными галстуками, перекинув через руку куртки. У Колина не было ни куртки, ни галстука – обычные потертые джинсы, мятая рубашка. Неприметный человек, один из толпы, ничем не выделяющаяся личность.
Нэнси и Мидж приехали на “Астон-Мартине”, чтобы забрать нас.
– Устроим пикник, – объявила Нэнси. – Такой прекрасный вечер, и мы нашли место у реки.
Девушки все предусмотрели, они привезли плавки для Колина и его плавки для меня. Нэнси плавала с нами, но Мидж решила, что слишком холодно. Она расположилась на берегу, подставив солнцу длинные голые ноги и надев на левую руку наши часы.
От реки веяло прохладой, покоем и тишиной. Шум мотора, непрестанно пульсировавший у меня в голове, постепенно слабел, а потом и совсем пропал. Я наблюдал за болотной курочкой, мелькавшей в прибрежном тростнике. Она изогнула шею и уставилась на меня сверкающим глазом, потом с опаской повернулась к Колину и Нэнси, плывшим впереди. Рукой я погнал волну в ее сторону, и она закачалась на ней, словно поплавок. Легко быть болотной курочкой... Хотя в общем-то это не так. Природа так устроена, что всегда где-то кто-то кого-то клюет.
Нэнси и Колин плыли к берегу. Дружеский взгляд, улыбающиеся лица. “Не привыкай, – подумал я. – Ни к кому. Пока”.
Мидж и Нэнси достали цыплят и хрустящие нежные листья салата. Они захватили и острый соус, чтобы макать в него салат. Мы уселись на большой голубой подстилке и с завидным аппетитом набросились на еду, запивая ее холодным шабли и бросая кости в реку подплывшим к берегу рыбам, а потом смотрели, как садится солнце. Мидж легла на подстилку и провожала взглядом угасавшие лучи.
– Хорошо бы так было всегда, – мечтательно проговорила она. – Я имею в виду лето. Теплые вечера. У нас они так редки.
– Если хочешь, мы можем переехать и жить на юге Франции, – сказала Нэнси.
– Не говори глупости... А кто будет смотреть за Колином?
Они улыбнулись. Все трое. В этих репликах скрывалось невысказанное. Трагическое. О чем все постоянно помнили.
Заходящее солнце перекрасило все вокруг в серый цвет. Расслабившись, пожевывая стебельки трав, мы смотрели, как носилась над водой мошкара, и лениво перебрасывались фразами, и голоса в этот теплый летний вечер звучали
– Когда мы летали с Колином в Японию, мы обе похудели на стон...
– Но скорей из-за еды, а не из-за жары.
– Я так и не привыкла к их кухне...
– Вы бывали в Японии, Мэтт?
– Часто, когда работал в Британской авиационной компании трансокеанских воздушных сообщений.
– Ого! – удивился Колин. – А почему ты ушел оттуда?
– Чтобы угодить жене. Правда, это было очень давно.
– Теперь понятно, почему ты так здорово летаешь.
– Да уж...
– А мне больше понравилась Америка, – сказала Мидж. – Помнишь мистера Круппа в Лореле, где тебе сшили за один день жокейские сапоги?
– Угу...
– Помните, как мы ездили вокруг торгового центра и заблудились в улицах с односторонним движением?..
– Прекрасная была неделя…
– Мне бы хотелось поехать туда еще раз…
Они замолчали, вспоминая. Потом Нэнси, вздрогнув, села и хлопнула рукой по ноге.
– Проклятые комары.
Колин лениво почесался и предложил:
– Пора ехать домой.
Мы влезли в “Астон-Мартин”, Колин сел за руль, а двойняшки устроились у меня на коленях, прислонившись к моей груди и сплетя руки за моей шеей. Неплохо, совсем неплохо. Они обе засмеялись, глядя на выражение моего лица.
– Слишком много для одного, – заметила Нэнси.
Когда мы пошли спать, они обе пожелали мне спокойной ночи и поцеловали в щеку одинаковыми нежными губами.
Завтрак был по-деловому кратким и сопровождался телефонными звонками. Позвонила и Энни Вилларс, чтобы спросить, есть ли в “Чероки” свободное место.
– Для кого? – осторожно стал выяснять Колин. Он повернулся к нам и состроил гримасу, потом, закрыв рукой трубку, прошептал: – Проклятая Финелла. Нет, Энни. Мне очень жаль, но я обещал Нэнси...
– Обещал? – удивилась Нэнси. – Первый раз слышу.
– Я спасал тебя от Чантера, – объяснил он, положив трубку, – теперь твоя очередь.
– А кто будет меня спасать? Ты весь день будешь мотаться туда-сюда.
– Ты не хочешь ехать?
– Возьми Мидж, – предложила Нэнси. – Сегодня ее очередь.
– Нет, поезжай ты, – возразила Мидж. – Для меня это утомительно. Честно. Особенно в те дня, когда приходится летать с ипподрома на ипподром. Я поеду на следующей неделе, когда скачки будут здесь. Тогда я не устаю.
– А тебе одной не будет скучно?
– Конечно, нет. Я буду лежать в саду на солнце и жалеть вас, пока вы там изнемогаете в своих перелетах.
Когда выяснилось, что в самолете есть два свободных места, хотя Нэнси летела с нами, Энни Вилларс с упреком посмотрела на Колина, скрывая досаду. Она объяснила, что, если бы полетела Финелла, рейс обошелся бы им дешевле. Разве Колин не понял, почему она это предложила?
– Я, должно быть, просчитался, – счастливым голосом оправдывался Колин. – Но теперь уже поздно искать ее.