Крысиный волк

Беляева Дария Андреевна

Вот если бы Амти умирала, в чем она была почти уверена, кстати, от нее остались бы ворох рисунков, бездарное самокопание, подростковая лесбийская любовь и один случайный секс с главой Государства.

— Вы очень хорошая, — сказала Амти неожиданно.

— Амти, — засмеялась госпожа Тамия. — Нет нужды ни с кем прощаться. Вряд ли ты все-таки умираешь.

Она взяла гренку и обмакнула ее в джем, откусила и тут же утерла рот платком, на котором остались пятна коралловой помады. Госпожа Тамия никогда не появлялась ненакрашенной.

—

Но, конечно, тебя стоит показать врачу. Я не знаю, кому можно было бы это доверить…

— Адрамаут — врач.

— О, мне казалось, он говорил, что занимался чем-то странным, — пожала плечами госпожа Тамия.

— Трансплантологией.

— Да. Это что-то странное. Хорошо, конечно, что медицина не стоит на месте, но я имею в виду настоящего врача, — слово «настоящий» госпожа Тамия выделила отдельно, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, как она относится ко всей этой новейшей медицине.

Эли методично ломала гренку и отправляла куски в рот, облизывая масло с пальцев. Амти без аппетита ковыряла яичницу. Она сумела заставить себя съесть только желток, и теперь глазунья слепо таращилась на нее пустой глазницей белка.

— Ты почти не ешь, — сказала госпожа Тамия. — Не удивительно, что ты такая слабая!

— Я не хочу.

— А надо. Такая юная девушка как ты должна хорошо питаться, а то волосы будут выпадать и ногти ломаться.

Эли взяла тарелку у Амти, вырвала у нее вилку и принялась подавать пример того, как должна питаться молодая девушка.

— Я выпью молока, — сказала Амти. Все остальное вызывало смутную тошноту. Госпожа Тамия смотрела на нее с искренним беспокойством. Амти стало приятно от того, что эта чужая, в сущности, женщина чувствует волнение за нее. Она выпила целый стакан молока, чтобы госпожа Тамия не переживала.

— Ах, девочки, не хотелось бы вас оставлять, однако мне еще нужно съездить в город.

Амти смотрела, как госпожа Тамия перебирает жемчужную нить на шее и гадала, какой она была в молодости. Наверное, красавицей. Глаза у нее все еще были красивого, яркого цвета — очень морского.

— Спасибо вам большое за завтрак, — вежливо сказала Амти.

— А тебе я советую погулять по парку. Подышишь свежим воздухом, кроме того посмотри на мои акации.

— Но сейчас зима.

— Представь, какие они летом! — прощебетала госпожа Тамия, закрывая за собой дверь. Амти помолчала, рассматривая свой стакан. Теперь за все сказанное было неловко.

— Хочешь в парк? — спросила она у Эли.

— Хочу, — ответила Эли. — Но надо докрасить ногти.

Эли подалась к ней и поцеловала ее в щеку.

— Все что ты сказала, я очень ценю. Серьезно.

Не успела Эли вернуться к своему сложному и требующему большой сосредоточенности делу, как дверь распахнулась настежь, будто ее открыли с ноги. Впрочем, вероятнее всего, ее и открыли с ноги, потому что на пороге стоял Мелькарт.

—

Так, — начал он, потом понизил голос и с почти пугающей в своей серьезности интонацией произнес. — Старушка — ушла?

— Собирается, — сказала Эли, не отвлекаясь, будто шум ее не волновал.

— Отлично, — хмыкнул Мелькарт, достал сигареты и с видимым удовольствием закурил. — Просто отлично. Тогда у вас есть пятнадцать минут, чтобы собраться, малолетний балласт. Адрамаут во Дворе у Мескете, а мне надоело заниматься анализом и опросами. Анализы и опросы пусть докторишки проводят, а мы займемся…

Он прислушался, будто боялся, что его застанут с сигаретой, удовлетворенно кивнул и продолжил:

— А мы займемся полевой работой. Едем ловить похитителя на живца.

— На живца? — спросила Эли.

— На вас.

— На меня? — спросила Амти.

— И на тебя тоже.

Амти продемонстрировала Мелькарту градусник, и сама почувствовала, будто предъявляет Псу Мира справку о том, что она — не Инкарни, такое самодовольное у Мелькарта стало выражение лица.

— Я болею.

— Этого мы точно знать не можем.

— Но мне плохо!

Мелькарт придирчиво осмотрел ее и, видимо, не найдя открытых переломов, которые он полагал границей потери работоспособности, сказал:

— Не видно, что ты болеешь, так что собирайся. Болеет она, не болеет. Трусить ты любишь и дома лежать, вот что. Может ты вообще залетела, а?

Амти помотала головой, густо покраснев.

— А, точно, это же ты, — хмыкнул он. — Тогда нет. Но в любом случае пройтись и подышать свежим воздухом тебе правда не помешает. Как старушка и говорила.

— Во-первых, она говорила про парк, — сказала Эли. — А во-вторых ты подслушивал.

Мелькарт совершенно по-собачьи оскалился, а потом сказал:

— Такая работа.

А потом неожиданно хлопнул в ладоши, так что обе они подскочили.

— Все, собираемся спасать ваши маленькие шкурки!

Мелькарт захлопнул дверь так, что Амти и Эли снова вздрогнули.

— Отстой, — сказала Эли, выразив всеобщее мнение. Пока Амти собиралась, она старательно представляла, как упадет в обморок и расшибет себе голову, умрет от открытой травмы черепа и, конечно, Мелькарт будет во всем виноват, исправится, найдет в себе силы и способность любить. Словом, признает свою вину.

Впрочем, оказалось, что не так уж Амти плохо, как она себе представляла. По крайней мере, вовсе ее не штормило и падать она не собиралась. Может быть, подумала Амти, все это психосоматика. Она читала, что такое бывает. Впрочем, слова Мелькарта беспрестанно крутились у нее в голове. Амти вспомнила, что папа рассказывал о том, как ее мама первое время беременности падала в обмороки и страдала легкой температурой, так что сначала все, включая нее, считали, что она страдает от какой-то атипичной простуды.