Крысиный волк
Шрифт:
Он решал уравнения, цифры занимали все его время, плыли под веками, когда он засыпал.
Уравнения получались у Шацара хорошо, от этого и все вокруг становилось прочным, стабильным, будто Шацар возводил с помощью цифр какие-то невидимые стены. На самом деле ему нравились все предметы. Не было ничего, что оказалось бы неинтересным. Еще Шацару нравились походы в столовую, где еда всегда или почти всегда, была разной. И, конечно, Шацару нравились перемены. Чаще всего он качался на качелях и наблюдал за другими детьми. В их играх и разговорах была система, они делали и говорили вещи, которые
В первый раз он пришел к госпоже Айни, чтобы сказать ей — спасибо. Так было принято, он читал и видел. Сначала Шацар говорил книжными фразами, но ей они не понравились. Потом он говорил ей фразами других детей, но и они госпоже Айни не понравились.
Госпожа Айни сказала, что ей будет интересно, когда Шацар захочет говорить с ней своими словами. Свои слова нашлись у него не сразу. В конце концов, Шацар сказал:
— Я бы умер один.
Она кивнула, и он ушел.
Впоследствии он чаще стал говорить с ней. Госпожа Айни не считала, что в молчании есть что-то дурное. Она говорила, что если Шацар хочет разрушить Государство, ему нужно уметь говорить, потому что слово — разрушительнее всего остального на свете.
Шацар старался. Для начала он стал писать. За месяц он извел четыре тетради, в которых записывал собственные мысли. Постепенно, мысли, переложенные на бумагу, стало проще озвучивать. Сейчас в беседах с госпожой Айни, он читал то, что писал, а она комментировала. Завтра Шацар снова собирался к ней, ему нужно было доделать уроки и вести дневник.
Уравнение все никак не складывалось, икс оставался скрытым, это раздражало Шацара. От бессильной злости его отвлек навязчивый стук в окно. Шацар увидел Мардиха, тот клювом стучал в стекло. Шацар отвернулся, но стук не прекратился. Он щелкнул по стеклу, однако Мардих не улетел. Видимо, единственным способом избавиться от навязчивого шума было впустить Мардиха. Шацар открыл окно, холодный ветер ворвался в душную комнату, потушил огарок свечи, оставив Шацара в темноте, окрашенной только алым светом луны.
Мардих не спеша и с достоинством вошел.
— Что они себе позволяют? — спросил он.
Шацар пожал плечами. Вспомнив, о чем говорила ему госпожа Айни, он добавил:
— Не знаю.
— Лучше бы ты спросил: кто эти загадочные они, Мардих?
— Кто?
— Царь и его новый советник! Они выгнали меня!
— А, — сказал Шацар, памятуя о том, что нужно что-то сказать.
— Ага, — сказал Мардих. — Верой и правдой я служил нашему царю, и вот меня выгнали, потому что я — птица! Подумать только!
Шацар порылся под кроватью, достал кусок вяленого мяса из коробки и показал Мардиху, но тот сказал:
— Я со своим!
Он втащил с подоконника мышь, и Шацар захлопнул окно.
— Так вот, они выгнали меня из дворца, они отобрали мою комнату.
Шацар некоторое время помолчал, а потом выдавил из себя:
— Что с того? Ты можешь жить где угодно. Ты же птица.
Мардих явно оскорбился. Он сказал:
— Нет уж, рядом с замком я больше не появлюсь. У меня есть чувство собственного достоинства, есть гордость, есть…
— Мышь.
— Что?
— Мышь есть. У тебя.
Мардих посмотрел на него блестящими бусинами глаз, пару раз моргнул
— Лучше было, когда ты молчал.
— Да.
— Что, да?
— Тогда было лучше.
Мардих снова моргнул, потом вспорхнул под низкий потолок, пронесся к двери и сел на ручку.
— Ты не понимаешь.
— Ты забыл мышь.
— Я чувствую себя оставленным, покинутым всеми одиноким стариком, которого…
Без сомнения, он врал. Шацар был более чем уверен, что Мардих натворил что-то, приврал кому-то важному о чем-то важном и выгнали его за дело.
— Словом, я здесь поживу, — сказал Мардих после паузы. — Места я много не займу, я лишь крохотная пташка, которой…
— Мышь. Забери свою мышь. Она разлагается на моей кровати.
— … которой нужен дом, приют, теплое место, где можно было бы укрыться от шторма, в который бросила меня жизнь…
— Нет.
— Жестокая, жестокая жизнь!
— Да.
— Которую я спас тебе.
— Наверное.
— Ну чего еще ты от меня хочешь?
— Пришибить тебя книжкой.
— Поэтому я устроюсь на этой высокой, чудесной балке, где ты меня не достанешь, — кивнул Мардих без малейшего удивления. Он снова взлетел вверх, предварительно подхватив свою мышь.
— Госпожа Айни не разрешит, — сказал Шацар с надеждой. А потом он вспомнил, как госпожа Айни переживала о новом облике Мардиха и сокрушалась о том, что они больше не смогут проводить вместе время. Может быть, Шацару стоило предложить ей взять старого, болтливого сорокопута, которого теперь представлял из себя Мардих, в свою комнату?
Шацар чиркнул спичкой, зажег жалкий фитиль огарка и снова открыл тетрадь. За его спиной слышался треск разламываемых мышиных косточек. Так у Шацара появился новый сосед в его крохотной, слишком маленькой даже для него одного, комнатке.
Амти перевернулась на кровати, спокойный сон мешал ей выбраться из дремы окончательно. Мягкая постель казалась райским местом, Амти зевнула.
— Ты проснулась? — спросила Эли. — Адрамаут велел померить температуру.
— Я не проснулась, — ответила Амти.
Полтора месяца, которые отпустил им Шацар сократились уже на две с половиной недели, а Амти все никак не могла помочь хоть чем-нибудь. В основном, она лежала в постели, страдая от головокружений, субфибрильной температуры и насмешек Мелькарта. Еще она спала. Адрамаут говорил, что ей нужно обследоваться, но ни о каком обследовании и речи не шло, потому что анализ ее крови в любой клинике показал бы, что она Инкарни. Единственным лекарством для нее в таком случае была бы пуля. Смерть.
Эли вручила Амти градусник, легла рядом. Комната у них была просторная и светлая, свет лился сквозь нее будто вода. Амти давно не жила в таких комнатах. В человеческих, нормальных условиях. Малиновые гвоздики, цветущие на белых стенах, душный фиалковый запах и цветочный орнамент на шкафу напоминали Амти о довоенном Государстве с его нежной красотой женских комнат и маниакальным желанием превратить дом в цветущий сад.
Амти нравилось. Они с Эли жили как сестры, спали на разных кроватях, и отчего-то Амти было тоскливо. Ей хотелось, чтобы Эли была с ней, но она понятия не имела, хотела бы Эли того же или нет.