Крысоловка
Шрифт:
«Худею, – подумала безучастно. – Превращаюсь в скелет».
Правой рукой ощупала тело. Кожа да кости. Костяк у нее всегда был широкий, основательный, оттого и вес сбрасывала с трудом.
Волосы сальные. Голова чешется, кожу под волосами разодрала в кровь.
Мягкость маленьких ушных раковин.
Какая у нее все-таки заурядная наружность.
Но он увидел в ней что-то особенное.
Добралась до ключиц. Там родинка, чуть ниже левого плеча, похожая на глобус. Они с Марией вечно шутили на эту тему. Родинка должна была достаться не ей, а
Малышка Сесилия… как-то она теперь? Тоска пришла спазмом. Сесилия никогда не сдавалась. Всегда готова была постоять за сирых и убогих. Из Бразилии прислала свое фото: сидит на полуразрушенной лестнице, вокруг маленькие оборвыши, хохочут, сияя белыми зубами, и Сесилия смеется. «А вот я с детьми, – написала сестра в приложенном письме. – Нам нужны деньги на школу. Примем с благодарностью все, что сможете предложить».
«Да это же почти попрошайничество», – заметила Мария. Как дела у сестер, Сесилия и не спросила. Она даже не знает, что Мария стала бабушкой. Ту это огорчало. Негоже забывать родных, даже если уезжаешь на край света. И все же они отправили ей деньги – каждая по пять сотен. Положили чеки в конверт и отправили. По адресу в Рио. Банки там, наверное, тоже имеются, так что Сесилия вполне сможет обналичить чеки.
Когда же Мария и Сесилия узнают, что их старшая пропала? Неужели она никогда-никогда их больше не увидит? От мысли мозг обожгло холодом. А вдруг заходил вовсе не Титус, а кто-то другой? Господи, конечно же, не Титус, что она себе навоображала! Какая же она дура, все взирает на мир сквозь розовые очки! Титус смертельно болен. Не мог он вмиг поправиться и броситься на ее поиски. Но он наверняка сам не свой от тревоги. И вероятно, позвонил Марии. «Она не у тебя? Нигде не могу ее найти». А Мария отдаст кричащего младенца своей невестке, и спокойствие покинет ее, она перестанет быть самой спокойной бабушкой на свете.
Как быстро люди расходятся в разные стороны, – думала Ингрид. – Вот мы, выросли в одной семье. Но что я знаю о вас? Что вы знаете обо мне? Так никогда, никогда ничего и не узнаем.
Вновь заплакала. Представила, как через множество лет медленно открывается люк. «Боже, тут что-то лежит! Это же человеческие кости!»
В голове замелькал тот эпизод из детской утренней передачи, сцена из «Тарзана». Развалившаяся хижина в джунглях. В глубине постройки – череп, скрытый вьющейся зеленью. Глазницы «матери Тарзана» преследовали ее в ночных кошмарах даже в подростковом возрасте. Веселый оскал.
А теперь ее черед…
Череп.
Снова соскользнула в полузабытье. Очнулась с криком:
– Нет! Нет! Я жива! Жива!
Продолжила исследовать собственное тело – с того места, где остановилась. Пока еще она есть, пока существует. Пальцы в левой подмышке, волосы уже отросли. Обычно она бреет ноги и подмышки раз в неделю. Депилятором «Ледишэйв». Хочется быть привлекательной.
Хотелось. Когда-то давно.
Однажды Титус упомянул женщину, которую терпеть не мог. Практикантку
– Ты бы ее видела! Ходит в старой мужской рубашке поверх топа, а к обеду всегда снимает ее, выставляя напоказ заросли под мышками. Отвратительно! Кто так ходит на работу? Так и хочется указать ей на это. В каком-то смысле я ее шеф… как думаешь, стоит сделать ей замечание?
Мирьям ее заинтриговала. Эта девушка не собиралась ни под кого подстраиваться. Однажды Ингрид зашла в издательство за заказом. За соседним с Анние столом сидела незнакомая девушка в простой рубахе, с пластмассовыми бусами. Ингрид почувствовала себя старухой.
Анние ей улыбнулась:
– Титус на встрече в Союзе писателей. Должен вернуться после обеда.
– Привет. – Ингрид неуверенно протянула девушке руку.
– Ах да, кстати, – заторопилась Анние, осознав допущенную бестактность, – это Мирьям. Изучала литературоведение. Собирается стать издателем.
У стажерки были густо подведены глаза, так что натуральный цвет и не разобрать. И она выглядела совсем юной. На указательном пальце – кольцо в форме женского символа.
К удивлению Титуса, Мирьям все-таки открыла собственное издательство. Выпускала книги женщин-писательниц. Издательство называлось «Сестра» – название, вызвавшее у Титуса приступ хохота.
Почему я сейчас об этом думаю?
Рука скользила вдоль тела. Обхватила грудь, тяжелый спелый плод в тесной чаше. Кожа горела, словно ее раскалили. Но ладони и ступни были ледяные.
Задержала пальцы на груди, пытаясь отогреть. Но они остались холодными.
Осторожно коснулась пострадавшей руки. Доведется ли воспользоваться ею еще хоть раз? Как же болит, где-то глубоко внутри… Невыносимо.
Чуть надавила. Вскрикнула. Потеряла сознание. Очнулась в той же позе – лежала на спине, но колбаска с кашей свалилась под бок Подтянула колени, пощупала промежность. Брюки взмокли от пота.
Несмотря на носки, пятки точно обратились в куски льда.
Может, немного поесть? Нащупала тубус с кашей, но тот выскользнул из пальцев. Попробовала пододвинуть ногой – не получилось. Ну и ладно. Подождет. Понятно, что ей вновь станет плохо, сейчас она не в силах бороться с очередным приступом дурноты.
Пальцы ног касались колбаски с кашей, еще хранившей тепло.
И тут под ногами что-то дернулось. Будто что-то запрыгнуло. Оттолкнулось от пола и запрыгнуло на кровать.
Она все поняла.
Отдернула ноги и испустила безумный вопль.
Роза
Поднесла бокал ко рту, сделала глоток Она и впрямь не привыкла к крепким напиткам. Горло обожгло, будто уксуса выпила, жар спустился по пищеводу. Выдохнула. Затем сделала еще глоток.
Клас Шредер сидел в кресле напротив, подавшись всем корпусом вперед, локти уперты в бедра, руки сцеплены под подбородком.
– Все это вызывает некий когнитивный диссонанс, – произнес он. – Сбивает с толку. Когда я увидел, что люк… О’кей, сейчас объясню.