Крысы в городе
Шрифт:
— Настоящее? — Кольцов спросил с видом настоящего ценителя.
— Другое не держим, дорогой. Оно очень хорошее. — И улыбнулся. — Знаешь это? Сидит грузин на базаре в Тбилиси. Рядом бочка с вином. Подходит покупатель. «Мне „Мукузани“. Грузин наливает вино в бутылку. Достает из сумки этикетку и клеит на стекло. Подходит второй покупатель. „Хванчкара“ есть?» — «Э, ге-нацвали», у нас есть все». Берет бутылку и наливает из той же бочки. Вынимает новую этикетку и клеит: «Хванчкара». — «Дорогой, — возмущается покупатель. — Ты всем льешь из одной бочки,
Кольцов хохотал до слез. Не столько веселым был анекдот, сколько радовала непринужденность обстановки, сложившейся с приездом гостей. А кто они — он разберется потом.
Бакрадзе был неистощим на анекдоты.
— Грузин заходит в духан. Ставит на стойку два графина. Говорит: «Друг ко мне приехал. Налей вина». Духанщик берет графин и хочет налить из бочки. «Э, генацвале, душа любезный, — схватил его за руку покупатель. — Я сказал — друг приехал. Иди в подвал и налей в графин вино, которое ты еще не разбавлял. Во второй можешь налить воду. Я заплачу за оба».
«Хванчкара» и в самом деле оказалась чудесной. Кольцов это понял бы даже без этикетки. Шашлык, свежий, хорошо вымоченный в вине, зажаренный по всем правилам поварского искусства, приправленный острым соусом, шел за милую душу — такой можно было жевать даже после того, как насытился до отвала.
Сидя в саду друг напротив друга, Кольцов, Гуссейнов и Бакрадзе вели разговор ни о чем — вежливый и пустой треп, анекдоты, байки, охотничьи истории.
Два амбала, хмурые и настороженные, уселись в отдалении, постелив на землю цветастый коврик. У них было свое вино и закуска попроще — сыр, лаваш. В черном теле держал шестерок Гуссейнов.
В какой-то момент Гуссейнов повернулся к Бакрадзе и выразительно приподнял брови. Тот понимающе кивнул головой, встал и отошел от стола.
— Выдержка у тебя, полковник, хорошая. — Гуссейнов погладил двумя руками волосы ото лба до затылка. — И все равно не верю, что у тебя нет вопросов.
— Есть.
— Спрашивай. Отвечу на все.
— Кто такой Бакрадзе?
— Хороший человек. Друг. Твой, мой.
— Это не ответ. Прежде всего он не живет в Придонске.
— Знаешь? Молодец! Я так и думал — проверишь. Это хорошо. Без проверки доверять никому нельзя.
— А тебе?
Гуссейнов сверкнул глазами.
— Мне можно. Я человек денежный, мне от тебя ничего не надо. И по-мелкому я не играю. Впрочем, к чему это? Ты все равно будешь проверять, верно? Я не против. Еще есть вопросы?
— Ладно, пока все.
— Тогда я спрошу. Можно?
— Раз уж начался вечер вопросов и ответов, спрашивай.
— В этом году ты где отпуск проводил?
— Пока нигде.
— Где собираешься?
— Где может отдыхать мент! — Кольцов прибеднялся и не прятал иронии. — Кверху задом на грядке, у себя на даче.
— Э! — Гуссейнов осуждающе покачал головой. — Мои друзья на грядках не отдыхают. Поедешь на Кипр.
Последняя фраза прозвучала
— Но… — пытался возразить Кольцов, хотя уже знал, что не откажется от предложения.
— Почему «но», дорогой? — Гуссейнов удивленно вскинул брови. — Поедем вместе. Устраивает? Вместе едем, вместе гуляем, я плачу… Ты не был на Кипре? Зря. Ларнака, Лимасол, Фамагуста… Вино, кебаб, эти… маслины, знаешь? Рыба…
— Звучит красиво, но я привык платить за себя сам.
— Привык? Значит, будешь.
— С моей зарплаты?
— С моей.
— Покупаешь?
— Зачем так нехорошо говоришь? Ты мне нужен как друг.
— Что я буду иметь с этой дружбы? — Кольцов откинулся на спинку кресла, взвел руки за голову. Спросил будто бы шутя.
— Много будешь иметь. Не обижу.
— Это не деловой разговор. Я привык оперировать цифрами. Гуссейнов расхохотался.
— Ай, молодец, полковник! Ты мне нравишься.
— Чем?
— Не ломаешься, как целка. Не крутишь хвостом и вашим и нашим. Пять миллионов в месяц тебе хватит?
— Что придется делать?
И снова Гуссейнов расхохотался. Ему было весело и комфортно здесь, в обществе начальника уголовного розыска.
— Дорогой! Пусть что-то делают шестерки! Тебе как раз надо ничего не делать. Чаще закрывать глаза, чем открывать. Ну, иногда, может быть, кое в чем мне помочь… Ты понимаешь?
К такому разговору Кольцов был давно готов, и если чему удивился, то лишь тому, что Гуссейнов начал его слишком поздно.
— Ты не думай, что я собрался тебя шантажировать. — Гуссейнов говорил чуть обиженно. — Все эти мелочи — телевизор, сегодняшний день, можешь поверить — не всплывут никогда. Даже если ты откажешься…
— Зачем было тратиться?
— Прежде всего ты мне нравишься. Хороший человек. Когда Бакрадзе просил за сына, ты ему помог и ничего не вымогал. Не дешевка. Вторым делом я тебе хотел показать, что такое нормальные деньги. Не оклад начальника уголовки, а сильные баксы. В нормальном количестве. Поедешь со мной отдыхать, все увидишь своими глазами. И поймешь. Так?
— Так, что дальше?
— Хочу еще раз спросить, где ты собираешься отдыхать: на грядке или мы поедем?
— Дашь два дня на раздумье?
— Э, дорогой! Даже неделю дам. Знаю — будешь меня проверять. Это нормально. Я тебя тоже проверял.
Гости пробыли у Кольцова до вечера. Лишь когда стало темнеть, они стали собираться. Проводив их до калитки, Кольцов распрощался с гостями. Черные блестящие машины мощно рванулись с места и, сверкая рубиновыми огнями, одна за другой покатили по дороге.
Смачно потянувшись, Кольцов вернулся к столу. Постоял раздумывая. Взял ломтик сыра. Пожевал. Потом осторожно, двумя пальцами — за кромку и дно — поднял стакан, из которого пил Гуссейнов. Посмотрел на свет. На стекле хорошо пропечатались следы его пальцев. Улыбнувшись, Кольцов столь же внимательно осмотрел стакан Бакрадзе. «Пальчики» маслянисто темнели и на нем.