Ксеноцид (др. перевод)
Шрифт:
«Демосфен настолько хитер, что на протяжении многих лет избегает ареста, несмотря на поиски полицейского департамента Конгресса. Демосфен неуловим, равно как и разгадка исчезновения флота. Если он повинен в одном, может быть, он же замешан и во всем остальном? Может быть, если я найду Демосфена, тогда узнаю, куда подевался флот? Да, но я даже не знаю, откуда начинать поиски. Что ж, по крайней мере, это свежий взгляд на решение проблемы. Во всяком случае, мне теперь не придется раз за разом перечитывать одни и те же пустые, бесполезные сообщения».
Внезапно Цин-чжао сообразила, что ей уже намекали на этот выход всего несколько минут назад.
И тогда она вспомнила знаменитые строки из одного стихотворения, написанного ее славной прародительницей:
И зову яцветы куманики,что давным-давно опали,тогда как груша едва зацвела.«Поэтесса Ли Цин-чжао познала боль сожаления о словах, которые уже слетели с наших губ и никогда больше не вернутся. Но она была достаточно мудра, чтобы понимать, что, пусть эти слова навсегда потеряны для нас, осталось еще много других слов, которые ждут, чтобы их произнесли, подобно тому как бутоны груши ожидают поры расцвета».
Чтобы немножко смягчить стыд за проявленную самоуверенность, Цин-чжао решила повторить все стихотворение и начала декламировать его вслух. Но когда она добралась до строчки:
Лодки-драконы плывут по неспешной реке…ее ум обратился к флоту на Лузитанию. Она вообразила космические корабли в виде небольших лодочек, раскрашенных во все цвета радуги и несомых сильным течением, которое увлекло их далеко от берега, и теперь, как бы громко они ни звали, их уже никто не услышит.
С лодок-драконов мысли Цин-чжао перекинулись на воздушных змеев, сделанных в виде миниатюрных дракончиков. Теперь она представила флот на Лузитанию в виде воздушных змеев, чьи нити оборваны, их терзает и мечет ветер, ничто больше не привязывает их к малышу, который отправил их в полет. Какая красота, как гордо и вольно они парят, но в то же время какая ужасная участь постигла их – их, которые никогда не жаждали этой свободы!
Я не боюсь страшных ветрови дождей проливных…Слова стихотворения вновь зазвучали в ее голове: «Я не боюсь. Страшных ветров. Дождей проливных. Я не боюсь».
Пьем мы за добрую славужаркий кубок вина куманики,и теперь не мучаюсь я, как вернуть былые времена.«Моей прародительнице удалось утолить вином страхи, – подумала Цин-чжао, – потому что ей было с кем выпить чашу. Но и по сей день,
…Одиноко сидя на циновке с кубком в рукахипоэтесса вспоминает своего ушедшего друга. «А мне кого вспоминать? – размышляла Цин-чжао. – Где скрывается предмет моей любви?» Что за времена царили на земле, когда Ли Цин-чжао еще жила и мужчины и женщины могли быть вместе, не заботясь о том, кто из них беседует с богами, а кто – нет. В те времена женщина могла прожить такую жизнь, что даже в пору одиночества ей хватало воспоминаний. А я не помню даже лица своей матери. Только плоские картинки. Я не помню, как ее лицо поворачивалось ко мне, глаза с теплотой любовались мной. У меня остался один отец, который подобен божеству; я могу почитать его, повиноваться его приказам и даже любить его, но я никогда не смогу пошутить с ним, рассмеяться; когда я поддразниваю его, я каждый раз прежде убеждаюсь, что он не против, чтобы его поддразнили. И Ванму – я заявила ей, что мы будем друзьями, а сама обращаюсь с ней как с прислугой, я ни разу не забыла о том, кто из нас двоих может говорить с богами. Эту стену никогда не разрушить. Я одна и останусь одинокой навсегда».
Холод проникает сквозьзанавеси на окнах,полумесяц плывет за золотым решетом…Цин-чжао поежилась. «Я луна. Даже греки считали луну холодной девственницей, охотницей. Разве я не такая? Шестнадцать лет в неприкосновенности…
И флейта звучит,будто кто-то идет.А я все прислушиваюсь, но никогда мне не заслышать музыки незнакомых шагов…»
Нет. До ее слуха донеслись отдаленные звуки с кухни, где готовилась еда, – звяканье бокалов и ложек, смех кухарок и поварят. Печальные думы испарились, Цин-чжао вытерла рукой глупые слезы, катящиеся по щекам. Как могла она счесть себя одинокой, когда живет в огромном доме, где каждая живая душа любит ее и будет заботиться о ней на протяжении всей жизни? «У меня полно работы, а я сижу здесь и цитирую себе строки древних поэтов».
Она вызвала на дисплей все сведения, касающиеся расследования тайны личности Демосфена.
На миг у нее создалось впечатление, что она забрела в очередной тупик. Более трех десятков писателей на стольких же планетах были арестованы по обвинению в публикации пропаганды, подписанной этим именем. В конце концов Межзвездный Конгресс пришел к наиболее очевидному выводу: Демосфен – это не что иное, как обыкновенный псевдоним, которым может воспользоваться кто угодно, в основном мятежники, пытающиеся снискать популярность. Настоящего Демосфена никогда не существовало, никакая тайная организация не скрывается под этим именем.
Но Цин-чжао усомнилась в справедливости этого вывода. Демосфен продемонстрировал немалую сноровку в организации бунтов на населенных людьми мирах. Не может быть, чтобы на каждой планете нашлось по человеку, равному своими талантами таланту Демосфена. Не может быть.
Кроме того, вернувшись в памяти к временам, когда она сама увлекалась Демосфеном, Цин-чжао припомнила, что заметила тогда определенное сходство между всеми его трудами. Его стиль был индивидуален, постоянство и логичность мировоззрения – вот что делало его таким опасным. У него все всегда сходилось, и казалось, все должно быть именно так, как он говорит.