Ксеноцид (др. перевод)
Шрифт:
– Ее нигде нет, – сказала Эла.
– Nossa Senhora, – прошептала Квара. – Я наговорила ей столько ужасных вещей.
– Как и все мы.
– Она нуждалась в нас. Квим погиб, а все, на что мы оказались способны…
– Но когда она ударила Миро…
К своему удивлению, Квара разрыдалась и кинулась на шею сестре. «Стало быть, я все еще маленькая девочка? Да, я так и не повзрослела, все мы дети, и только Эла по-прежнему умеет утешить нас».
– Эла, неужели нас связывал только Квим? Неужели нашей семье суждено распасться теперь, когда его не стало?
– Не знаю, – горько произнесла
– Что же нам делать?
Ни слова не произнеся в ответ, Эла взяла ее за руку и вывела из дому. Квара спросила, куда они идут, но Эла не ответила, лишь крепче сжала ее руку и продолжала вести за собой. Квара охотно подчинилась, поскольку сама она не представляла, что делать дальше; ей казалось, что все должно идти как идет, а она просто последует за Элой. Сначала ей пришло в голову, что Эла ищет мать, но нет – они, не останавливаясь, миновали лаборатории. Квара была немало удивлена, когда они наконец пришли на место.
Они стояли перед гробницей, которую в центре города возвели жители Лузитании. Перед гробницей Густо и Сиды, их дедушки и бабушки, ксенобиологов, которые первыми открыли способ справиться с вирусом десколады и таким образом спасли человеческое поселение на Лузитании. Но, даже найдя лекарство, не позволившее десколаде и дальше убивать людей, сами они умерли – их болезнь зашла слишком далеко, чтобы открытое ими средство спасло их.
Люди восхищались ими, боготворили, поэтому и построили гробницу. Их нарекли ос Венерадос – Почитаемые, Уважаемые – еще до того, как Церковь канонизировала их. И теперь, когда до официального признания Густо и Сиды святыми оставалось совсем недолго, уже было дано разрешение молиться им.
Вот потому-то и удивилась Квара, потому-то и пришла сюда Эла. Эла опустилась перед гробницей на колени, и Квара, которая никогда не отличалась особой религиозностью, встала рядом с сестрой.
– Дедушка, бабушка, помолитесь Богу за нас. Помолитесь за спасение души брата нашего Эстеву. Помолитесь за наши души. Испросите у Христа прощения нам.
Квару до глубины души потрясла молитва.
– Уберегите дочь свою, матерь нашу, защитите ее от… от печали и гнева и скажите ей, что мы любим ее, что вы любите ее и что… Бог любит ее. А если это не так, попросите Бога, чтобы Он полюбил ее и не позволил совершить необдуманное.
Квара никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так молился. Молитвы всегда заучивались наизусть или были записаны на бумаге. «Это же бессвязный поток слов. Но ведь и ос Венерадос не похожи на остальных святых и благодетелей. Они приходятся нам бабушкой и дедушкой, пусть даже мы никогда в жизни их не видели».
– Скажите Богу, мы уже достаточно натерпелись, – продолжала Эла. – Мы должны распутать этот клубок. Свинксы начали убивать людей. Этот флот, который должен уничтожить нас… Десколада, которая все время старается умертвить нас… Члены нашей семьи ненавидят друг друга. Бабушка, дедушка, помогите нам справиться со всем этим, а если вы не знаете, что нам надо делать, то попросите Бога, чтобы он научил нас, потому что дальше так продолжаться не может.
На мгновение воцарилась тишина. Эла и Квара тяжело дышали.
– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, – произнесла
– Amen, – одними губами повторила за ней Квара.
Затем Эла обняла сестру, и они расплакались. Ночь густым покровом укрыла их.
Валентина была крайне удивлена, обнаружив, что на собрании, созванном по поводу чрезвычайного положения, присутствуют только мэр и епископ. Но она-то тогда здесь при чем? Она не избиратель, не представитель власти.
24
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь (лат.).
Мэр Ковано Зулжезу любезно предложил ей стул. Обстановка в личном кабинете епископа выглядела весьма элегантной и приятной для глаз, но все стулья были специально сделаны так, чтобы причинить или боль, или неудобство. Узкое сиденье не позволяло расслабиться, приходилось сидеть на стуле прямо, как палка, с трудом умещаясь на нем. И спинка составляла с сиденьем точно прямой угол, никоим образом не пытаясь повторить формы человеческого тела. Кроме того, спинка была настолько высокой, что словно давила на затылок, заставляя наклонять голову. Просидев на таком стуле некоторое время, волей-неволей приходилось нагибаться вперед и упираться руками в колени в поисках опоры.
«Может быть, в этом и кроется смысл, – подумала Валентина. – Стулья специально сделаны так, чтобы заставить тебя склониться перед Богом».
А может, причина лежала куда глубже. Стулья заставляли посетителя почувствовать неудобство и задуматься об иной, бесплотной жизни. Умерщвляй плоть свою, дабы вознестись духом.
– Вы, я вижу, немного смущены, – заметил епископ Перегрино.
– Я могу понять, почему потребовалось это чрезвычайное собрание и почему вы решили обсудить положение дел вдвоем, – ответила Валентина. – Вот только зачем вам понадобилась я? Вести протокол?
– Какое смирение! – улыбнулся Перегрино. – Мы просто читали твои труды, дочь моя, и проявили бы огромную глупость, не обратившись к тебе за советом в столь трудные времена.
– Мудр будет мой совет или глуп – не знаю. Чем смогу – помогу, – сказала Валентина. – Но на вашем месте я бы на многое не рассчитывала.
Здесь мэр Ковано решил прервать разгоревшуюся дискуссию и обратиться к основной теме собрания.
– Накопилось множество насущных проблем, – начал он, – но у нас не будет возможности разрешить их, если мы не справимся с самой неотложной. Прошлой ночью в доме семьи Рибейра произошла небольшая ссора…
– Ну почему лучшие умы нашей колонии обязательно должны быть обращены к самому несговорчивому и неспокойному семейству? – горестно пробормотал епископ.
– Вы не совсем правы, епископ Перегрино, – ответила ему Валентина. – Они отнюдь не самая беспокойная семья в поселке. Просто их внутрисемейные раздоры производят наибольшее волнение на поверхности общественной жизни. В остальных семействах также случаются бури, и куда более сильные, только вы не замечаете этого, потому что они не отражаются на Милагре.