Ксеноцид (др. перевод)
Шрифт:
Огонь громко потрескивал вокруг. Грего поднял мальчика на руки и вынес его из бушующего пламени подальше в лес, туда, где было прохладнее. За ним двинулись и все остальные. Языки пламени подгоняли людей, ветер гнал пожар прямо на них. Многие испытывали то же, что и Грего: усталость, страх, боль от ожогов, полученных, когда они вытаскивали из-под деревьев своих сограждан.
Но кое-кого – и весьма многих – еще не затронул огонь, в сердцах их все еще бушевал костер, который Грего и Нимбо запалили на площади.
– Сжечь их ко всем чертям! – то тут, то там продолжали раздаваться призывы.
Распаленные
– За Квима и Христа! За Либо и Пипо! Жги деревья! Жги деревья!
Грего, шатаясь, двинулся к ним.
– Опусти меня, – попросил Нимбо.
Вперед, к толпе.
– Я сам могу идти.
Но Грего, казалось, ничего не слышал. Что-то гнало его вперед. Он не мог отпустить Нимбо, не мог постоянно останавливаться и ждать, пока тот не нагонит его, но и бросить мальчика было нельзя. Да не покинешь ты сына брата своего в лесу пылающем. Поэтому он нес его на руках. Тело Грего нестерпимо болело от напряжения, обожженное плечо превратилось в пылающий сгусток боли, но в конце концов, изнемогающий, он выбрался из леса к старым воротам. Тропинка, которая вывела его, вливалась в дорогу, ведущую к лабораториям ксенобиологов.
На поляне, сразу перед лесом, собралась огромная толпа, многие размахивали факелами, но почему-то никто не решался подойти к двум отдельно растущим деревьям, вздымающимся перед колонией, – к Человеку и Корнерою. Грего, все еще сжимая в объятиях Нимбо, пробился сквозь толпу; сердце его судорожно стучало, его переполняли страх и страдание, но все же где-то внутри еще теплилась искра надежды, ибо он догадывался, что остановило людей с факелами. И когда он наконец выбрался на открытое место, то убедился в своей правоте.
Вокруг деревьев-отцов сгрудилось не меньше двух сотен пеквениньос, маленькие тельца сбились в одну кучу, со всех сторон осажденные озлобленными людьми. Несмотря на безвыходность положения, чувствовалось, что туземцы будут биться до последнего и полягут здесь все, но не позволят людям сжечь эти два дерева. Однако будет так, как решит толпа, пеквениньос не остановить настроенных на убийство людей.
Заминку вызвало то, что между свинксами и толпой встал Миро, гигантом возвышающийся над пеквениньос. Он был безоружен, но руками как бы закрывал пеквениньо или, возможно, сдерживал их. Глухой, почти неразборчивый голос гневно взывал к толпе.
– Сначала убейте меня! – кричал Миро. – Вам же по душе убивать! Так убейте меня! Так же, как они убили Квима! Убейте меня сначала!
– Мы не убьем тебя! – откликнулся один из факельщиков. – Но эти деревья умрут. И свинксы вместе с ними, раз у них не хватило мозгов вовремя удрать.
– Сначала я! – ответил Миро. – Они – мои братья! Сначала убейте меня!
Он говорил как можно громче, стараясь четко произносить слова, чтобы его понимали все. Толпу все еще обуревал гнев. По крайней мере некоторые из присутствующих по-прежнему жаждали крови. Однако многие уже устали от убийств и устыдились содеянного, сердцем уже осознав, что этой ночью они совершили ужасное деяние, вверив души воле толпы. Грего снова
И Грего воспользовался последней подвернувшейся возможностью, чтобы хоть частично очиститься от греха. Не выпуская Нимбо, он шагнул вперед.
– И меня вместе с ним! – крикнул он. – Убейте и меня тоже, прежде чем поднимете руку на этих братьев и эти деревья!
– С дороги, Грего! Ты и калека, пошли прочь!
– Чем же вы будете отличаться от Воителя, если убьете этих малышей?
Грего встал рядом с Миро.
– Прочь с дороги! Сожжем деревья – и дело с концом! – В голосе уверенности явно убыло.
– Позади вас пылает пожар, – сказал Грего. – Слишком многие сегодня погибли – как люди, так и пеквениньос. – Голос его был хриплым, ему не хватало дыхания, легкие ел дым, которым он надышался в лесу, но он еще мог говорить. – Лес, который убил Квима, находится во многих днях пути отсюда, и Воитель по-прежнему себе растет. Сегодня ночью здесь вершилась несправедливость. Мы повинны в убийстве.
– Свинксы везде одинаковы!
– Неужели? А если бы с вами случилось то же самое? – Грего подошел к одному мужчине, лицо которого выражало усталость и явное нежелание продолжать расправу, и обратился к нему, указывая пальцем в сторону заводилы: – Вот ты! Ты хотел бы быть наказанным за то, что совершил он?
– Нет, – пробормотал мужчина.
– Если бы он убил кого-нибудь, тебе бы показалось справедливым, когда другой человек пришел бы к тебе домой и убил в отместку твою жену и детей?
На этот раз откликнулось сразу несколько голосов:
– Нет.
– Почему же? Ведь люди везде одинаковы?
– Я детей не убивал, – угрюмо заявил заводила.
Теперь он уже защищался. И местоимение «мы» исчезло из его речи. Он говорил сам за себя, он остался в одиночестве. Толпа редела, быстро разваливаясь на группки.
– Мы сожгли материнское дерево, – сказал Грего.
За его спиной раздалось жалобное всхлипывание, кто-то из свинксов завыл протяжным, высоким голосом. Для братьев и выживших жен слова Грего послужили подтверждением самых худших страхов. Дерево-мать было сожжено.
– То гигантское дерево посреди леса – внутри его находились все их дети. Все. Этот лес не причинил нам никакого вреда, а мы пришли и убили их детей.
К Грего присоединился Миро, положив ему на плечо руку. Оперся ли на него Миро? Или, наоборот, помогает удержаться на ногах?
– Все, – устало обратился Миро к толпе, – расходитесь по домам.
– Может быть, попробуем потушить пожар? – предложил Грего.
Но было поздно – пламя охватило лес.
– Идите домой, – снова повторил Миро. – За изгородь никому ни ногой.
Но остатки гнева все еще давали о себе знать.
– А кто ты такой, чтобы приказывать нам?
– За изгородь не выходите, – сказал Миро. – Помощь к пеквениньос уже идет. Теперь другие будут охранять и защищать их.
– И кто же? Полиция?