Ксенофобы и подкалыватели
Шрифт:
Вольдемар вошёл в интернет и попытался кое-что разузнать о грамзаписи и грампластинках.
Выведенный на дисплей список технической литературы оживил в памяти Хабловски многозначительный Кантовский термин «дурная бесконечность», а вычленение из списка хотя бы отдалённо подходящих разделов заняло слишком много времени и в конце концов не принесло желаемого результата. Однако Вольдемар узнал, что так называемые грампластинки изготовлялись из окрашенной в чёрный цвет винилитовой смолы – сополимера винилхлорида с винилацетатом – и являлись проводниками музыкальной культуры в широкие слои населения, позволяя этим самым слоям прослушивать в домашних условиях любимые музыкальные и литературные произведения и активно проводить досуг. Усвоив столь
Перед отважным командиром Дозорной Службы, решившимся пуститься в одиночное плавание по загадочным акустическим волнам механо-электрической звукозаписи, стояла масса очень трудно разрешимых задач. К тому же его сильно смущал упоминавшийся в интернете именно чёрный винил, а Вольдемар, отнюдь не слепец и не дальтоник, ясно видел перед собой красную пластмассу. Он вертел пластинку и так и сяк, едва ли не пробуя её на зуб, и в конце концов совершенно залапал несчастную носительницу информации.
Откуда же было знать живущему в эпоху миниатюрных флэшек и сверхминиатюрных нанокристаллов Вольдемару Хабловски про девиз немногочисленных, как последние могикане, коллекционеров винила:
– Пожалуйста, слушайте, но руками не трогайте!
* * *
– И сколько нам тут торчать? – сварливо вопрошал не по годам ворчливый Мика, пребывавший в лёгкой степени ошалелости после встречи с Васильевым в условном месте, находившемся в одном из ближайших пригородов Вольнореченска.
Расслабленная рука Васильева протянулась к стоявшей на приборной панели банке с его любимым марочным виноградным соком «Жемчужина Востока». Он сделал несколько глотков, тщательно смакуя солнечный напиток, словно какой-нибудь редкостный в российских широтах коньяк, и увлажнённым голосом провещал:
– Наш девиз тебе известен: смотреть вперёд, оглядываться назад и озираться по сторонам. Будем потихоньку пить соки и ловить ворон до тех славных пор, пока не приедет Вольдемар и не возьмёт нас на свой гостеприимный борт.
Мика поглядел на приятеля с пристальным интересом.
– Хочешь сказать, что тебя подкинул до места Вольдемар Хабловски?
– Твоя проницательность сравнима с проницаемостью мюонного и тау-нейтрино вместе взятых. Не хочу сказать, а уже сказал, что в роли специального извозчика наверняка выступил Вольдемар. Наигранная комбинация, почти как в хоккее с шайбой.
Мика, игравший в хоккей с шайбой как Бог, недоверчиво фыркнул:
– Мне один хоккейный тренер говорил, что комбинации наиграть нельзя.
Ольгерт сумел вложить в ответное фырканье весь свой немалый скепсис.
– Так то в хоккее, мин, как бы, херц, а у нас в ДБ испокон веков в ходу одни и те же штампы. Бестолковка круглая, по наезженному желобку хорошо катается. Оригинальность и штучность вообще вещи редкие. Рутина органически присуща не только нашей Конторе, но и всему Мирозданию. Выбор желобков принципиально невелик. Например, в драматургии и художественной литературе существует известная всем и каждому засаленная колода сюжетов, которую не в силах пополнить ни один филологический шулер, даже обладающий самой необузданной фантазией.
– Неужели наше задание не внесёт хоть одну свежую струю в это драматургическое болото? – с сожалением риторически вопросил Мика.
Васильев иронически, но с горчинкой, усмехнулся.
– В шахматах шестнадцать пешек и шестнадцать фигур на шестидесяти четырех полях. Определяемое этими небольшими величинами число возможных комбинаций чудовищно велико, однако конечно. Но при тотальном подсчёте учитываются все без исключения партии, самые немыслимые и просто идиотские, которые никогда не сыграют между собой даже первоклашки. Разумных вариантов остаётся не так уж много, но неизмеримо больше, чем в драматургии и тем паче в сюжетном учебнике ДБ, где таковых кот наплакал и воробышек накакал. Это надо понять и принять. Лучше принять сразу,
Продемонстрированным в улыбке Микиным зубным рядам позавидовали бы не только беззубые маститые литераторы или красотки средней руки, но и холёные победительницы конкурсов на звание Мисс Вселенная. Впрочем, в одной из победивших лет двадцать пять назад на этом конкурсе женщин такое отрицательное чувство, как чёрная зависть к Михаилу Флыснику, не могло воспламениться в принципе: матери обычно не завидуют своим сыновьям, а искренне радуются их победам, достижениям и успехам.
– Ограниченное число сюжетов нам на руку: мы можем попробовать
просчитать, что нас ожидает, – лукаво объявил имевший весьма неплохую наследственность Мика.
– Как сказал господин Псевдоквазер: рыба плавает в воде, – ехидно прокомментировал Ольгерт. Он помолчал и добавил более серьёзно: – Кстати, как бы ни был мне несимпатичен директор ИТК, он, к сожалению, прав, утверждая, что надо без колебаний ликвидировать чужака. Так сказать, пришить пришельца. – Он хохотнул: – «Пришить пришельца» – неплохое название параллельного отчёта!.. Я даже знаю, почему мне не нравится плешивый циник-теоретик: я, волосатый циник-практик, разглядел в нём негативную часть своего «натюрмордного» автопортрета и стыдливо избегаю повернуться лицом к раннему себе. Как говорится, типичная история. Многие люди легко идут на мокрое дело, но терпеть не могут, когда на них навешивают ярлык убийцы. Самый грязный шпион недовольно морщится, если его называют шпионом. Даже собака не переносит, когда её именуют собакой, да ещё, упаси Бог, с издевательскими интонациями. Я бы хотел быть хорошим и добрым, но к сожалению, никогда не стану таким. В моём «захристовом» возрасте трудно поверить в чистоту людских, а тем более нелюдских помыслов. Хотим мы этого или не хотим, но ксенофобия является повивальной бабкой современной цивилизации…
Однажды экзальтированная госпожа Веласкес попыталась повесить на глуховатые уши нашего Шефа непромытую лапшу о «естественном гуманизме» Хомо сапиенса, – с горькой усмешкой продолжал Васильев. – Старикан желчно заметил, что в принципе верит в изначально присущий человеку гуманизм, но он-то, Шеф, ведёт речь не о Хомо сапиенсе как таковом, а о его сильно мутировавшем подвиде Хомо Дебиликусе, то есть о человеке Департамента Безопасности – той весьма специфической институции, которой он пока имеет честь сносно руководить. И он, Шеф, клятвенно уверяет директрису СИЗО госпожу Буэнос Айревну Веласкес в том, что любой из подчинённых ему ксенофобарей при встрече с чужаками-инопланетянами примет единственное в данной ситуации решение и безо всякой сентиментальной жалости немедленно уничтожит непрошеных пришельцев. И он, Шеф, не боясь показаться циником, убийцей и подлецом, первым пожмёт пропахшую пороховой гарью жёсткую ладонь вернувшегося с задания Исполнителя, принесшего ему эту радостную гробовую весть, и даже трижды облобызает физиономию героя-ксенофобаря, какой бы тупой, счастливой и неумытой она, физиономия, ни была. Ибо он, Шеф, самолично привил Исполнителям соответствующий модус вивенди и модус операнди. А образ жизни и образ действий есть стиль и есть человек. Человек, образом жизни и стилем которого стало превентивно, профилактически убивать первую встречную-поперечную нелюдь, даже если у неё такое же узнаваемое и до боли знакомое сонное и туповатое лицо, как и у нормального, чёрт бы его побрал со всей его вопиющей нормальностью, сапиенса… Короче, любезнейший Мика, нам надо зарядиться на медведя, то есть настроиться на серьёзного противника, на крупную добычу и быть готовыми к самому худшему.