Ксенотанское зерно
Шрифт:
Любовь крестьян к королю служила для дворян лишним доказательством тупости простолюдинов, а также ясным свидетельством того, что самим Богом крестьянам уготована судьба беспрекословных рабов. Что это вообще за глупость: любить власть? Ни один настоящий свободный человек, коими дворяне считали исключительно себя, не будет не то что любить, просто уважать власть над собой. Истинная свобода, по мнению дворян, как раз в том и заключалась, чтобы делать все, что тебе хочется. Поэтому дворяне – свободные люди, а крестьяне – рабы.
Правда, когда крестьяне начинали вести себя так, как им хочется, – например, поднимали
На самом деле король генерал Нец тоже не был таким уж поборником справедливости. Налоги и поборы с крестьян не снизились, а даже увеличились. И разбойники по-прежнему орудовали в лесах. Нечисть никуда не исчезла. В реках не потекло молоко, и берега не стали кисельными.
Жить не стало лучше, но жить стало легче. Больше порядка стало.
Поэтому-то крестьяне, помнившие лихую разбойничью вольницу Новой династии, когда налеты банд на городки было обычным делом, и вздохнули свободнее, когда железная рука генерала Неца разогнала все это счастье.
Негодовали только дворяне, узнавшие, что в стране есть законы и их – вот наглость! – нужно исполнять. Когда с позолоченной плахи скатились головы тех, кто думал, что титул и богатство сделают их неприкасаемыми, тогда крикуны поутихли.
Легко ли жить при жесткой власти? Смотря с чем сравнивать.
Когда начало темнеть, повозка с волами свернула к ближайшей стоянке. На всем протяжении пути Ирма видела этакие квадратные площадки, выступавшие в стороны от дороги. Оказывается, они делались специально для того, чтобы путешественники могли переночевать, не углубляясь в опасный лес. Хотя сейчас Ирме было не до особенностей дорожного строительства. Она уже час прислушивалась к урчанию в желудке и размышляла, как бы заставить крестьянина, чернота зеленой синевы, приготовить для нее что-нибудь поесть. Можно, конечно, прямо приказать, но Ирма уже приноровилась к странностям своего попутчика и подозревала, что после приказа получит на ужин нечто полусырое-полуобгорелое, а потом увидит честный-пречестный взгляд и уверение в том, что ничего другого он готовить не умеет.
Желудок взвыл, и Ирма поняла, что согласна съесть хоть живого ужа.
– Якоб, приготовь мне поесть.
– Да, госпожа.
И что, все? Никаких ехидных замечаний.
Якоб спрыгнул с телеги, крутанул в пальцах кинжал, шагнул в сторону леса и обернулся:
– Грибы будете, госпожа?
Ирма мгновенно вспомнила все рассказы о Грибном Короле и его слугах. Есть тут же расхотелось.
– Я передумала.
– Да, госпожа.
Парень вскочил обратно в телегу, сел на свое привычное место впереди повозки и, не оборачиваясь, сказал:
– Скоро будет стоянка, госпожа. Там я разведу костер и пожарю мясо, госпожа.
Ирма проглотила слюну.
Солонина выглядела серой и подозрительной, но она так аппетитно пахла, шкворча над огнем…
На стоянке остались ночевать две повозки: Якоб с Ирмой и большая телега, груженная мешками. На телеге, запряженной такой же меланхоличной парой
Когда Якоб и Ирма подъехали к стоянке, крестьяне там уже обосновались, разожгли небольшой костерок, и на непрошеных пришельцев смотрели подозрительно. Впрочем, Якоб тоже не спешил радоваться встрече. Он и пожилой крестьянин, стоя шагах в пяти, внимательно осмотрели друг друга, пристально поглядели на левые уши. Ирма сама повернулась в профиль, якобы просто случайно. Еще не хватало, чтобы ее принимали за лесную нечисть или, хуже того, за служанку, пусть и Грибного Короля.
После того как принадлежность к роду человеческому была подтверждена, крестьяне расслабились. Якоб принес дров в общий костер, молчаливым жестом пригласив Ирму погреться. Та вспыхнула было, но потом поняла, что не стоит демонстрировать сейчас свое дворянское достоинство. Поэтому, ничего не говоря, подошла к костру. Правда, лицо у нее было при этом настолько недружелюбное, что жена крестьянина так и не заговорила с ней. А дочки и вовсе откровенно боялись.
Ирма ожесточенно оторвала от деревянного шампура, на скорую руку выструганного из ветки, прожаренный кусочек мяса. Якоб и Дитрих – так звали их невольного соседа – негромко разговаривали о чем-то своем, Ирма даже не прислушивалась. О чем могут разговаривать два крестьянина, что в их жизни вообще интересного? Пьянки да пляски. То ли дело дворяне, поговорить всегда есть о чем. О недавнем бале, устроенном у герцога, или о роскошном пире, который затеял веселый барон. Совсем другое дело.
– Нет, про ксенотанское зерно я только слышал, – рассказывал крестьянин. – Вообще, я думал, что это только сказки. Ты точно знаешь, что оно есть?
– Нет, уважаемый, – спокойно ответил Якоб. – Но это не значит, что оно – сказки.
«Вон для дворянки Грибной Король – тоже сказка. Однако он есть».
– Ты или лихой парень, – покачал головой Дитрих, – или круглый дурак. Но не мне тебя судить. Я ведь и сам…
Крестьянин рассказал Якобу о заморском овоще, который решил развести у себя в деревне. Мешки с клубнями как раз и ехали в повозке.
– …Один клубень сажаешь – потом с него ведро клубней вырастает. А еда хорошая, сытная. Вкус, правда, не очень, сырыми, как репу или морковку, не съешь. Но если сварить, да с маслом, да с мяском…
– Дай мне мясо, я его и так съем, без всяких хитрых овощей, – хмыкнул Якоб.
– Не перебивай старших. Где таких нахальных только растят?
– В Черном Холме.
– Это где такое?
– Да тут неподалеку. Дня два езды.
– Ага… О чем это я? Ах да, так есть овощ можно и без мяса. С огурцами, скажем, или… – Дитрих понизил голос и оглянулся, – с грибами солеными.
– Не боитесь?
– Всю жизнь бояться, так и жить некогда будет. А Король… А что Король? Главное, приметы знать, как хороший гриб от заколдованного отличить. А не знаючи, и белым грибом отравишься. С ядовитым боровиком, к примеру, спутаешь. У них же только и отличия, что ядовитый на изломе краснеет, а потом синеет, и ножка у него слишком толстая и красная. А так – белый и белый. Еще горький боровик есть, того и вовсе от белого гриба не отличишь, а и тут примета есть. Если мякоть на изломе краснеет, а шляпка снизу розовая, значит, горький, его есть нельзя. Или вот…