Ксеркс
Шрифт:
– Прекрасная — прекрасному! Так рассудили боги. Она — самый почётный венок его.
Ибо весь Элевсин любил Гермиону и был готов простить ей даже подобное нарушение обычаев.
Гермипп устроил пир на весь мир: простые гости устроились за длинными столами во дворе, почётные — в более уединённом помещении.
«Ничего лишнего» — утончённый элевсинец во всём следовал этой истине эллинской максимы. Пир был действительно восхитительным, но без обжорства. Повар, уроженец Сиракуз, приготовил очень большого палтуса. Вино — старое и редкое хиосское — было, как положено,
Тесная компания была тщательно подобрана, а посему допускалось присутствие женщин. Гермиона сидела в широком кресле возле Лизистры, своей матери, младшие братья её расположились по обе стороны на табуретах. Напротив них за узким столом на одном пиршественном ложе разместились Главкон с Демаратом. Глаза мужа и жены не отвлекались друг от друга, языки их спешили, и оба они так и не заметили, что взгляд Демарата был просто прикован к лицу Гермионы.
Симонид, пировавший возле Фемистокла, — несмотря на весьма непродолжительное знакомство, поэт успел крепко подружиться с государственным деятелем — буквально источал шутки и забавные истории. Прославленный сосед его не уступал поэту ни в остроумии, ни в мудрости. Когда рыба сменилась вином, Симонид приступил к повествованию о том, как во время последнего пребывания в Фессалии ему лично явились Диоскуры, избавившие его своим визитом от гибели во вдруг разрушившемся доме.
– И ты готов поклясться в том, что это не выдумка, Симонид? — вопросил Фемистокл, воздев глаза к небу.
– Сомневаться неблагочестиво. И в качестве наказания за неверие немедленно встань и пропой хвалу славной победе Главкона.
– Я не певец и не арфист, — ответил государственный деятель с самодовольством, которое ему никогда не удавалось скрыть. — Я умею только крепить силу Афин.
– А ты, сын Мильтиада? — спросил поэт. — Надеюсь, ты не ответишь на мою просьбу столь же грубым отказом?
Кимон со всеми уместными извинениями поднялся, потребовал подать ему арфу и начал настраивать её. Впрочем, не всем из собравшихся было суждено услышать его пение. Мальчишка-раб прикоснулся к плечу Фемистокла, и тот немедленно поднялся.
– Диоскуры спасают на сей раз тебя? — со смехом осведомился Симонид.
– На сей раз мною руководят другие боги, — ответил государственный деятель. — Прошу твоего прощения, Кимон. Я скоро вернусь. Из Азии прибыл посланный мною лазутчик, и, несомненно, с важными новостями. Иначе он не стал бы разыскивать меня здесь, в Элевсине.
Однако Фемистокл надолго задержался вне дома, и уже буквально через мгновение он вызвал к себе Демарата, обнаружившего Фемистокла в прихожей, погруженным в разговор с Сикинном — являвшимся официально учителем его сыновей, а на деле доверенным шпионом. Уже первый взгляд на проницательное лицо азиата смутил Демарата. Что-то в нём — словно предсказание по внутренностям птиц, словно знак, данный небом, — сразу поведало Демарату о том, что лазутчик прибыл с недобрыми вестями.
– Итак, можно быть абсолютно уверенным, что Ксеркс начнёт своё вторжение будущей весной?
– Это столь же очевидно, как и то, что завтра Гелиос вновь поднимется на небо.
– Предупреждённый вооружён. И где же ты побывал после того, как я послал тебя этой зимой в Азию?
Лазутчик, знавший, что его господин любит держать в руках все нити разговора, ответил:
– В Сардах, Эмессе, Вавилоне, Сузах, Персеполе, Экбатанах.
– О! Ты хорошо исполнил моё поручение. Неужели все слухи, приходящие к нам с Востока, имеют надёжное основание? Ксеркс и в самом деле собирает неисчислимое войско?
–
21
Триера - древнегреческое военное судно с тремя ярусами вёсел.
– Весёленькое дело! — присвистнул Фемистокл сквозь зубы, но тем не менее, не смущаясь услышанным, продолжил расспросы: — Пусть будет так. Но по плечу ли Ксерксу командовать таким войском? Он ведь не полководец, каким был отец его Дарий [22] .
– Он чувствует себя на месте среди евнухов и женщин, но войско от этого не пострадает.
– Как так?
– Потому что князь Мардоний, сын Гобрии и шурин царя, наделён доблестью Кира [23] и Дария сразу. Назови его, и ты услышишь имя главного врага Эллады. Он, а не Ксеркс будет истинным предводителем войска.
22
Дарий I– царь Персидского государства Ахеменидов в 522-486 гг. до н. э.; при нём начались греко-персидские войны.
23
Кир II– первый царь (ок. 558-529 г. до н. э.) персидского государства Ахеменидов; завоевал Мидо-Персидское государство, Лидию, древнегреческие колонии в Малой Азии, Вавилон.
– Ты, конечно, видел его?
– Нет. В Экбатанах я услышал от одного из магов странную вещь. Князь, сказал он, ненавидит подготовку к войне и, оставив все приготовления на приближённых, направился в Грецию, чтобы собственными глазами увидеть страну, которую задумал покорить.
– Это немыслимо! Должно быть, ты грезишь! — Слова эти сошли с губ не Фемистокла, а Демарата.
– Ни в коей мере, достойный господин, — резким тоном возразил Сикинн. — Маг мог солгать мне, но я искал князя во всех городах, которые посещал, и всегда слышал единственный ответ на свои расспросы: «Его здесь нет». Мардония не было при дворе царя. Он мог отправиться в Египет, в Индию, в Аравию... и с равным успехом в Грецию.
– Вести очень серьёзные, Демарат, — заметил Фемистокл с тревогой, которая редко проступала в его голосе. — Сикинн прав. Присутствие на земле Эллады такого гостя, как Мардоний, способно объяснить многое.
– Не понимаю...
– Например, охлаждение друзей, на помощь которых мы рассчитывали, перебранки между союзниками, свидетелями которых мы были на Истме, явное нежелание спартанцев — если не считать Леонида — готовиться к войне... Медлительность керкирян, всё ещё не решившихся присоединиться к нам. Фивы симпатизируют мидянам, Крит тоже на их стороне, как и Аргос. Фессалия колеблется. Я мог бы назвать имена князей и знатных людей Эллады, позволивших себе вцепиться в персидские деньги. О, отец Зевс, — закончил афинянин, — если за всей этой грязной вознёй не скрывается единственный вдохновитель, тогда глуп Фемистокл, сын Неокла.