Ксеркс
Шрифт:
– Но чтобы Мардоний прибыл в Грецию... — усомнился молодой человек. — Это же так опасно. Его могут разоблачить...
– Едва ли, если только он не окажется в Афинах, ибо тайные друзья укроют князя повсюду. Тем не менее есть ещё такое место, куда, по благословению Афины... — Фемистокл воздел руки к небу, — куда, по благословению Афины, он не посмеет явиться!
Переменив тему, как было в его обычае, государственный деятель посмотрел в глаза Демарату:
– Слушай меня, сын Мискелла... Персидские владыки опрометчивы. Мардоний способен испытать собственную судьбу и появиться в Афинах. У меня дел не меньше, чем у самого Зевса. Но это поручение я даю тебе. Ты самый доверенный мой помощник. Я просто не могу обратиться к
– Серьёзное дело. — Демарат не стал торопиться с ответом.
– Но такое, которое тебе по плечу. Разве не трудимся мы с тобой на благо Афин и всей Эллады?
От взгляда ястребиных глаз Фемистокла нельзя было уклониться. Он протянул руку...
Когда Демарат вернулся в пиршественный зал, Кимон уже закончил свою песню. Гости бурно рукоплескали. Вино ещё ходило по кругу, но Главкон и Гермиона не замечали его. Разделённые столом супруги негромко переговаривались, и Демарат не мог разобрать их слов. Однако смысл выражений, сменявших друг друга на обоих лицах, трудно было истолковать ошибочно. Память Демарата обратилась к тому дню, когда Главкон явился к нему, буквально светясь, и воскликнул: «Порадуйся за меня, мой дорогой друг, порадуйся! Гермипп обещал мне в жёны красивейшую из афинских девиц!»
Демарат углубился в собственные мысли, пока наконец пронзительный голос Симонида не заставил его отвлечься:
– Друг мой, если ты глуп, то нынешнее молчание делает тебя только мудрее. Но если ты мудр, поторопись нарушить его.
– Вина, мальчик, — приказал Демарат, — и не наливай в него много воды. Сегодня я, по-видимому, особенно глуп.
И остаток пиршества он посвятил винопитию, принуждая себя смеяться.
Пир завершился уже вечером.
Все отправились провожать истмийского победителя до Афин.
В Дафнах у прохода через холмы его ожидали высшие чиновники государства — архонты и стратеги [24] — с факелами, всадниками, позади которых толклось, должно быть, с полгорода.
Чтобы торжественно встретить триумфатора, обрушили двадцать локтей городской стены. А потом в правительственных покоях состоялся ещё один пир. Главкон получил мошну с сотней драхм, по закону положенную всякому истмийскому победителю. В новой части Пирея, портового города, именем его назвали одну из улиц. Симонид продекламировал торжественную оду. И все Афины ликовали несколько дней. Лишь один человек во всём городе не мог от души предаться веселью. Сердечный друг победителя — Демарат.
24
Стратеги– здесь: военачальники.
Глава 2
Что делать в Афинах? Подняться ли на Акрополь или просто отправиться на рынок? Поклониться богине, Деве Афине, в её собственном храме или же спуститься на Агору, чтобы послушать собирателей и расточителей? Ибо у города этого было два лица: устремлённое ввысь и обращённое долу, к повседневным потребностям. Кто сумеет вместить и то и другое одновременно? Но пусть Акрополь, его статуи и ландшафт подождут. Они ожидали человека три тысячи лет. Поэтому — на Агору.
Пора была самая торговая. И вся Агора превратилась в улей. Повсюду, от округлого Толоса на юге до вытянувшегося в северной стороне портика, кишели люди и животные. Ослы возвышали свои пронзительные голоса, протестуя против слишком тяжёлой поклажи. Прибывшая из Мегар свинья, визжа, пыталась высвободить ноги из пут. Моряк-азиат
– Покупайте моё масло! — вопил торговец, засевший под плетёным навесом у ряда герм [25] , в самой середине площади.
25
Гермы– четырёхгранные столбы, увенчанные скульптурной головой или бюстом, в античности первоначально изображали бога Гермеса, откуда и название.
– Покупайте мой уголь! — надрывался его сосед.
Тем временем мимо них успел пройти ухмыляющийся негр, предлагавший всем встречным не упустить шанс нанять столь модного теперь темнокожего слугу.
Став на ступени храма Аполлона, зубодёр-фокиец вовсю расхваливал собственную мазь от зубной боли. Депра, цветочница, предлагала венки из роз, фиалок и нарциссов двум десяткам увивавшихся возле неё молодых людей. Собравшиеся возле герм праздные зеваки изучали объявления, прилепленные к основанию каждой из статуй.
Толпу прорезал целый караван запряжённых мулами повозок, доставивших в город мрамор для новых зданий. С каждым мгновением шум становился лишь громче. Шкатулка Пандоры открылась, и все сплетни выпорхнули на свободу.
На северной оконечности площади — там, где портики и длинная улица уходили к Дипилонским воротам, — располагалась лавка Клеарха-горшечника. Низкий прилавок был заставлен товаром — высокими амфорами для вина, плоскими чашами, сосудами для воды и мисками. Сзади двое учеников крутили колесо, третий покрывал посуду чёрным лаком и разрисовывал её красными фигурками. Клеарх сидел на прилавке вместе с тремя друзьями, явившимися сюда не за покупками, а для того, чтобы обменяться свежими новостями, услышанными от цирюльников. Это были Эгис, резкий голосом и плутоватый содержатель петушиных боев и игорного дома, Критон, жирный подрядчик, занимавшийся рудными копями, и, наконец, Полус, седой и морщинистый, «отдававший все свои таланты на благо общества», а иначе говоря, постоянно заседавший в суде человек.
Когда самые последние новости о Ксерксе были должным образом пережёваны, разговор начал утрачивать целеустремлённость.
– Сегодня у тебя свободный день, Полус? — попробовал поинтересоваться Клеарх.
– Действительно, свободный! Ни в «Красном дворе», ни в портике Царя Архонта нет заседаний суда; не назначено и голосование, чтобы осудить Гераклия, ввозившего пшеницу вопреки закону.
– Осудить? — вскричал Эгис. — А разве свидетельства не слабоваты для этого?
– Ну да, — фыркнул Полус, — доказательства весьма неубедительны, и несчастный молил о пощаде, усадив с собой на скамью жену с четырьмя рыдающими ребятишками. Но мы уже все решили. «Ты пытаешься растопить камень, просьба твоя останется без ответа» — так думали мы. И наши сердца говорили «виновен», хотя ум требовал оправдания. Нельзя обижать честных доносчиков. Или патриот заседает в суде только для того, чтобы выносить оправдательные приговоры? Святой отец наш Зевс, какое удовольствие получаешь, опустив в урну чёрный боб и проголосовав таким образом в пользу обвинения!
– Сохрани нас, о, Афина, от участия в судебных процессах, — пробормотал Клеарх.
Критон же, шевельнув пухлыми губами, спросил:
– И что же не позволяет судам собраться?
– Наверняка предстоящее народное собрание. Из Дельф вернулось наше посольство с оракулом относительно хода войны.
– Значит, говорить будет сам Фемистокл... — заметил горшечник. — Очень важная встреча.
– Очень, — согласился судейский крючок, заталкивая в рот только что выуженную из мешочка дольку чеснока. — Какой он благородный, наш Фемистокл! Только молодой Демарат и способен ещё сделаться похожим на него.