Ксеркс
Шрифт:
– А как называется тот город, возле которого мы окажемся? — спрашивает Мардоний.
И в шатре звучит слово, в котором наравне с Фермопилами и Саламином слышится голос Судьбы:
– Платеи.
Глава 51
Прошло восемь дней. У подножия Киферона лицом к лицу стояли два войска. И та и другая сторона колебались и медлили. Был уже конец лета. Высокие облака проплывали по небу. Гегесистрат совершал жертвоприношение на берегу Асопа. Мардоний, не скрывая нетерпения, следил за обрядом, за тем, как прорицатель разглядывает на алтаре внутренности жертвенного животного.
–
– Пока ещё нет, — отвечает предсказатель.
– Греческое войско день ото дня прибавляет в числе, — говорит Мардоний. — Все лазутчики докладывают буквально одно и то же.
– Знаки, — провозглашает наконец прорицатель, — неблагоприятны для персов и для находящихся с ними греков.
– И для фиванцев?
– И для фессалийцев. Лучше подождать.
Мардоний уже не в силах сдерживать своё нетерпение.
В особенности после смерти Масистия. Снедавшее его лихорадочное стремление наконец отомстить грекам сделалось ещё более настоятельным. Он приказывает, чтобы богам принесли новые жертвы, а истолкованием их занялся другой прорицатель — Гиппомах или Левкас. Тем не менее и новый провидец говорит, что внутренности не достаточно благоприятны, чтобы персы могли начать сражение.
Мардонию хотелось бы заставить богов изменить свою волю. Нередко его одолевало такое же чувство, какое ощущали персы, взирая на мертвенный свет, осенивший пиршество в Фивах. Блёклое это свечение пророчило близкую гибель... То же самое часто ощущал и Мардоний, однако он не желал покоряться этому чувству. Он по-прежнему мечтал о победе и с нетерпением рвался к битве. По ночам он не мог уснуть на пышной кушетке, оставленной ему Ксерксом.
Прошло ещё несколько дней. Персы и фиванцы вновь и вновь выезжали на речной берег и принимались осыпать оскорблениями союзное войско греков. Почему же медлит Судьба? Почему же она устроила так, что все здесь — под этими облаками, между этих гор, возле этой реки — влачится столь тягостно? Почему так тянется время тут, на этой широкой равнине, разделяющей оба стана — возле Платей и подальше, у широкого основания священной горы, — и, когда персидские всадники каждый день, грозя копьями, разъезжают по полю, дорийцы не решаются выйти против них?
Оба войска стоят друг против друга уже одиннадцать дней. Кто нанесёт первый удар? Кому даруют боги победу? Как бы дерзко ни вели себя персы, греки отказывались вступать в битву. Ну а сами персы? Внутренности жертвенных животных упрямо свидетельствовали о том, что им лучше осыпать своих врагов оскорблениями, а не стрелами.
Мардоний попросил совета у Артабаза и прочих полководцев.
Артабаз, видевший то, что видел Мардоний, и ощущавший то же самое, ответил:
– Давай соберём подкрепление во Фракии. Там мы найдём поддержку, припасы и пищу. Слушай меня, Мардоний. Давай, если возможно, завершим эту войну без нового сражения. Внутренности жертвенных животных по-прежнему остаются неблагоприятными для нас. Не будем же более гневить богов. Они против нас. Пошлём золото грекам — в монетах и слитках, — серебро тоже и все многочисленные питейные сосуды из драгоценных металлов, которые оставил нам царь. Пошлём все эти сокровища грекам! Тем из них, кто сейчас у власти.
Фиванские полководцы одобряют совет Артабаза. Их совет — осторожность. Боги не расположены к персам.
– Боги! — восклицает Мардоний, поднимаясь в полный рост. В безумии, в каком-то экстазе он кричит: — Чьи боги? Греческие, которым мы совершали жертвоприношения?
– Наши боги, — коротко отвечает Артабаз.
– Я принесу новые жертвы, — говорит Мардоний, и полководцы в ужасе смотрят на него. — Чтя персидский закон, я буду биться по персидскому праву.
Никто не противоречит ему. Он — верховный военачальник. Он всегда хотел этой войны и сейчас, наперекор всем и всему, по-прежнему жаждет битвы.
Тяжело дыша, Мардоний стоит перед персидскими вельможами — драматическая фигура, персонаж грядущих трагедий. Оглядев присутствующих, он произносит вызывающим тоном:
– Знает ли кто-нибудь среди вас об оракуле, предрекающем мне гибель в Элладе?
Все молчат.
Мардоний кричит:
– Раз вы не знаете или не смеете открыть рот, я сам скажу вам правду! Оракул предсказал нам поражение в том случае, если мы ограбим храм в Дельфах. Боги не позволили нам осквернить дельфийское святилище, устроив землетрясение. И мы более не пойдём в Дельфы. Мы уважаем волю богов и будем благодарны им за помощь. Мы разобьём греков.
Он отпускает всех. Мрачные полководцы выходят из шатра.
– Есть одно предсказание, сделанное Бакидом! — говорит снаружи шатра один из фиванцев.
– И что же оно гласит? — спрашивает Артабаз.
Фиванец оглядывается. Все готовы выслушать его. И он шепчет:
...У Фермодонтова тока, на злачных лугах Асопийских Эллинов рать и вопли мужей, чужеземным наречьем гласящих... Много погибнет тогда (даже сверх веления Рока) Луки несущих мидян в смертный час, нареченный Судьбою.– Подобных пророчеств множество, — говорит один из фессалийцев.
Соотечественники его начинают шептаться. Артабаз отворачивается. Он ничего более не хочет слышать. Судьба известна ему без всяких пророчеств.
Глава 52
Опустилась ночь. Тёмный беззвёздный покой лёг на равнину, на горы, на реку, на оба берега — ближайший, персидский, и дальний, греческий. Стражи находились на своих постах. Кроме них, все уснули. Тайна дня грядущего сокрылась во сне, безмолвии и мраке, наступило мгновение, полное странной безмятежности, одно из тех, что так часто предшествуют грозам судьбы, и дозорные — едва ли не в страхе перед наступившей тишиной — были начеку.
Греческий отряд заметил одинокого всадника, неторопливо ехавшего от персидского лагеря к греческому. На оклик часового всадник ответил, что хотел бы поговорить с полководцем афинян. Голос неизвестного был властным, и двое из дозорных отправились к старшим по команде известить о прибытии перса.
Окутанные ночной тьмой полководцы вышли на самый край боевого порядка. Укрытый чёрной мантией всадник даже не пошевелился.
– Чего ты хочешь? — спросили его.
Подъехав на два шага, он произнёс:
– Афиняне, я прибыл к вам, чтобы открыть тайну. Молю вас всех: ознакомьте с нею Павсания, если его нет здесь. Во тьме я не вижу, так это или нет. Я — грек. И род мой восходит к самой заре Эллады. Я не хочу, чтобы моя родина склонилась под персидским ярмом. И посему сообщаю вам, что внутренности жертвенных животных остаются неблагоприятными для Мардония. В противном случае битва состоялась бы давно. Тем не менее Мардоний решился на сражение.
– Когда?
– Завтра утром. Он боится того, что ваше войско постоянно растёт. Приготовьтесь. Если не страшитесь сражения, не уходите с места. У Мардония припасов осталось всего на два дня.