Ксерокопия Египта

Предисловие

А критики скажут, что слово "рассол", мол, не римская деталь,

что эта ошибка всю песенку смысла лишает…

Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,

мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Булат Окуджава

Поменяйте Рим на Египет – и получится то же самое…

…тому

мужчине, который стоял передо мной в очереди в магазине одежды. В принципе, за многое – хотя он об этом даже не догадывается….

Пролог

Ваш бог ленив, гнев на любовь смирив.

Ваш бог ослеп, нищим давая хлеб.

Король и Шут

Как бы странно это не звучало, но все началось с жуков.

Скарабеи шевелили маленькими лапками нерасторопно, словно только проснувшись и осознав, что нужно опять идти на работу, преодолев при этом все девять кругов насекомого метрополитена. Жуки шуршали, издавали звуки, которые, при желании, можно было бы сложить в мелодию – некоторую современную музыку из чего только не делают. Они копошились в горячем песке, пробираясь сквозь бежевые крупинки, которые нежно чесали их хитиновый покров. И не то чтобы скарабеи чем-то интересовались – просто бегали туда-сюда, не придавая ничему вокруг, как это обычно и бывало, никакого значения.

Но это до поры, до времени.

Песок начал капризничать и меняться – сначала мир черных жучков затрясло, и миниатюрные крупинки задребезжали, словно были мукой, которую решили для воздушности просеять через сито. Потом – если смотреть не с уровня глазиков жуков, а сверху – пустынные барханы начали менять форму, переваливаясь с боку на бок в своем вечном и спокойном сне. А потом, потоки песка водопадами обвалились внутрь, закружились в бешеную воронку, пока не явили миру нечто.

Жуки, итак напуганные до безумия, теперь просто, ну, обалдели – нечто отбрасывало тень, загораживая палящее солнце, которое скарабеем вовсе не мешало, а, наоборот, всегда грело спинку и брюшко.

Насекомые застрекотали – еле-слышно – и поспешили к тому месту, где песок еще не до конца успокоился и, нервничая, вновь собирался в ровные барханы.

Насекомые, по природе своей, не смогли бы понять, что находится перед ними. Но, если, как говорят, «гены – штука страшная», то генетическая память насекомых – штука просто кошмарная.

Эта самая память дернула за определенные нейрончики в миниатюрных головках скарабеев, и жуки тут же, как один, затрещали усиками, в панике разбежавшись прочь.

Они знали.

Ну а что да людей – то, как обычно, успей появиться что-то необычное и неведанное, они обязательно потянутся туда, даже если на стенах этого нечто будет висеть огромная красная табличка с надписью «СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО». Такая деталь даже подольет масла в огонь.

И, конечно, нечто, отпечатанное в генетической памяти скарабеев страшным, оскалившимся, кишащим мрачными флуоресцентными тенями следом, не стало исключением.

***

Рука коснулась шероховатых,

не просто потертых, а измученных временем камней – и смахнула очередной слой песчинок, которые миниатюрным водопадиком ссыпались вниз и разлетелись в небытие. Иероглифы, пытающиеся хоть как-то прятаться от внешнего мира, наконец-то стали видны человеку.

– Нет, это точно какое-то татуированное сооружение, – кинул человек. —Когда эти птички-синички на каждом камне – это ненормально.

Второй человек, копошившийся где-то рядышком в песке (забава без пользы и смысла) и прикрытый тенью своей панамки, остановился и поднял голову.

– Птички-синички. Птички-синички, да? Ты вот сейчас серьезно? И это я слышу от профессионального археолога, с настоящим дипломом, а не купленным в каком-нибудьтам переходе. Птички-синички, – мужчина в панамке осмотрел барханы пустыни так, словно перед ним раскинулся великолепный и насыщенный на детали пейзаж – но только собранный полностью из песка. Сомнительное зрелище.

Его коллега фыркнул и продолжил орудовать рукой да кисточкой.

– И вообще, – продолжил панамчатый, – тебе не кажется странным сам факт того, что в пустыне из песка появляется…гробница? Опять же, предположительно. Здания обычно уходят под землю, а не растут из нее, как поганки.

– Ну, я-то птичник-синичник, не мне об этом рассуждать.

– Ой, да ну тебя.

Оба вернулись к работе, подгоняемые знойным маревом, пекущим и плавящим не то чтобы мозги, а само сознание. Тут и до галлюцинаций недалеко.

Стоит появится новому историческому «памятнику», пусть даже на краю света – его тут же облюбуют все археологи мира. Но вот только проблема в том, что за эту новинку готовы биться насмерть – здесь закон такой же, как в психушке. Кто первый халат надел – тот сегодня и доктор. Точно также происходит и с «историческими штуками», тем более, когда онитакие же древние, как, скажем, черствый хлеб.

Ну а если они появляются из ниоткуда – так это вообще бомба замедленного действия. Взрывается она тогда, когда об открытии узнают журналисты – дальше случается сарафанное радио, обеспечивающее такую славу, которую не ведают даже поп-звезды. Умей древние здания мыслить – они бы лихорадочно захворали звездной болезнью.

Еще один слой песка смахнули кисточкой и подчистили рукой. И опять – иероглифы.

– Ну, с фасадом мы вроде закончили, – человек протер лоб рукой и почувствовал дуновение ветерка. – Как-то она хорошо сохранилась.

– Она? – осведомился панамчатый.

– Ну, она, да. Предположительно – гробница.

– И с чего ты это взял, а?

– Ну, я не эксперт в птичках-синичках, но здесь написано… если переводить, – ветерок, непривычный для пустыни, усилился, – то получается что-то типа: «Домдля могильщиков». Ну, это примерный перевод.

– Опять сплошные шарады. Ох уж эти древние египтяне…

Песчинки начали кружиться в ненормальном и нервном танце, лейтмотивом которого стал усилившийся ветер. Крупинки завивались, как во время песчаной бури, вот только делали это более форменно – словно гонимые неведомым скульптором. Частицы собирались в образы, еле-уловимые, но различимые – если быть точным, в один образ.