Шрифт:
Пролог
О друзья мои, ах враги мои, как красиво они горят!
Горело правда красиво – звучными вспышками. Но перед тем, как рассмеялось немым голосом пламя, была первая искра – а до этого…
Дым дурманил голову и щекотал ноздри даже на улице, в жидком Петербургском вечере, разбавляемом газовыми фонарями. Он тонкими струйками, будто нитями паутины, тянулся из щелей и окон, пытаясь добраться до пухлой полупрозрачной луны, но таял призраком, давно уже забывшем,
Дым без огня.
Дым опиума.
Курильный салон «Нефертити» явно не стеснялся носить такое гордое, почти императорское название в одном из самых бедных районов города. Стоял среди обшарпанных домов без серебряных шпилей на крышах и хлипких трущоб, будто чахоточных, готовых в любую минуту развалиться с мерзким треском. Хозяева заведения были людьми смышлеными – знали, что опиум доживает свои дни, становясь таким элитным наркотиком, каким не был никогда. Отсюда и «Нефертити», все же это досуг для особ царских. Не столько по статусу, сколько в душе – таких всегда больше. Корона не отяжеляет их головы заботами, но придает необходимый масляный лоск. К тому же, чем глубже спрячешь курильню в лабиринтах городского организма, тем проще вести бизнес. Знает лишь тот, кто нужно.
Проще: но только не этим проклятым продавцам модного Песка Сета.
Дым тонкими струйками выползал из «Нефертити». Внутри же, в духоте, он застилал зрение тончайшей яичной пленкой, притупляющей сначала взор, потом – сознание. Аромат персикового дерева – а что еще ждать от таких заведений? – смешивался с неуловимо-наркотическим, словно подстраивающимся под предпочтения каждого клиента. Каким захочешь – таким запахом и буду.
Клиентам, лежавшим на кушетках в окружении мягких, бархатных подушек, это явно нравилось.
– Боги, – протянула дама в платье с чрезвычайно глубоким декольте. – Никогда не думала, что мы будем курить эту дрянь после того, как миру явили себя боги старого Египта. А мы…
Мужчина в расстегнутой рубашке, раскрасневшийся и обтекающий потом, затянулся из длинной толстой опиумной трубки с набалдашником. Закатил глаза, выдохнул гипнотический дым, с минуту помолчал, откинулся на подушки и продолжил.
– Дорогая, Китай – дело тонкое! Они не прекратят баловать нас этой своей забавой до конца дней. И никакой Песок Сета им не помеха.
– Дааа… – протянула дама и, последовав примеру мужа, затянулась из трубки. После долгой паузы, добавила: – Хорошо их, однако, бриты накачали… ух, ух, как… ой, как хорошо…
– Лучше бы бриты накачали меня одного, обошлись бы без войн. В меня вместился бы весь их опиум, – хохотнул мужчина.
К отдыхающим подошел китаец в традиционном костюме – от прислужливых азиатов, добавил мужчина в рубашке, он бы тоже ни при каких обстоятельствах не отказался – и принес два бокала пузырящегося шампанского. Заодно положил рядом газету – свежий выпуск «Северной пчелы». Откланялся и удалился,
– Новости, – мужчина потянулся за газетой, только с четвертого раза подхватив ее. – Новости – это всегда хорошо. Ну или… ээ… ух… как минимум, интересно.
Глаза его вертелись, как ветряные мельницы в ураган. Мужчина пробежался по страницам, пытаясь уловить смысл скользящих по краю задурманенного сознания слов.
– О-о! Ты слышала новость, дорогая?!
– Как я могла, если ты забрал обе газеты?
– Разве? – мужчина разомкнул пальцы. На подушки свалилась вторая «Северная пчела», слипшаяся с первой.
Мысли зацепились, спутались в клубок – вытерев платочком пот со лба, мужчина перескочил к другой теме.
– Ты посмотри! Они везут к нам в город Сердце Анубиса! Прямо из Парижа!
– Анубис и Осирис… – пробубнила дама, сверля глазами бокал шампанского, словно гипнотизируя его. Ей хотелось, чтобы блаженные пузырьки поскорее ударили в голову. – И сдалось нам здесь Сердце бога? Своего хватает…
– Ну-ну-ну, – заплетающимся языком поцокал мужчина. – Дорогая, не заставляй меня краснеть! Даже нищие знают, что нашли сердце всего одного бога, и его – его! – на неделю привозят к нам. Тут вроде написано, что в Пасху его будут выставлять для паломничества и научного ин-те-ре-са…
– Вроде! – усмехнулась дама ослабевшим голосом. – Мой муж не может прочитать газету, которую держит у самого носа!
– Моя жена не знает простых истин!
Они ухмыльнулись. Рассмеялись, как-то неестественно, будто смех тоже опьянел от дыма – сладкого, дурманящего, вездесущего дыма, стирающего грани реальности. Мужчина вновь обмакнул лоб платочком, потянулся за бокалами. Чуть не разлив один, все же протянул даме.
– За это и люблю тебя, дорогая. За нас!
– За это и люблю тебя, дорогой! За нас! И… – она задумалась. – За старый мир, который был куда проще.
– За старый мир…
Мужчина в расстегнутой рубашке залпом выпил бокал. Дама только-только поднесла свой к пухлым губам, как вдруг остановилась – принюхалась, нахмурилась. Подошедший китаец забрал газеты и серебряный поднос – мужчина махнул рукой, и работник курильни заодно прихватил пустой бокал.
– Дорогой? – вновь принюхалась дама, провожая уходящего рабочего настороженным взглядом.
– А?
– Ты ничего не чувствуешь?
– Конечно, нет, я обкурился вместе с тобой…
– Нет, я имею в виду… Какого-то странного запаха. И тот мужчина… тебе не показалось, что это был не китаец?
– Китаец, не китаец, какая разница. Азиаты, ха! Главное, что он тут все делает, пока мы отдыхаем. Заслужили! Верные слуги его Императорского ве-ли-чи-я, да будет он жив, здоров и могуч! Я, между прочим, давно говорил, что эта их китайская традиционная театральность – пережиток старомодного прошлого…
Прежде, чем «Нефертити» стремительно вспыхнула, семейная чета услышала звон бьющегося хрусталя – отчетливый, резкий, будто начерченный ровной геометрической линией.