Кто, если не ты?
Шрифт:
— Те же — и Мартын с балалайкой,— сказала тетя Соня, отрываясь от шитья.— Где это ты шатаешься по ночам? Твой дружок прямо извелся — весь вечер только и знает, что бегает да ищет!..
...Ищет... Долго же пришлось бы ему искать...
— Между прочим,— сказал Клим как можно легкомысленней,— у вас в передней стоят калоши. Я их съем в сыром виде, если вы мне не дадите чего-нибудь пожевать...
Никто ничего не заметил. Тетя Соня остановила машинку и поглядела на него поверх очков.
— Где же ты все-таки пропадал?..
Где? Где? В самом деле, где?
— По заданию райкома...
— Горе ты мое горькое! — сказала тетя Соня.— Где это слыхано — так мучить ребенка! Чтоб им повылазило...
Хлопнув себя по толстеньким бедрам, тетя Соня выкатилась на кухню, загремела кастрюлями.
Клим сел. Тикали ходики. В соседней комнате посапывали во сне Борька и Оська. Мишка нашарил в буфете сухую воблёшку и ломоть хлеба, положил перед Климом и сам присел напротив, продолжая сосредоточенно катать мякиш. Он ни о чем не расспрашивал. Он ничего не знал. До прихода Клима он читал Циолковского — как добраться до Марса и Венеры. За тонкой стеной пробило двенадцать. С тех пор, как они расстались в библиотеке, прошло семь часов. Семь суток. Семь столетий. Почему он ни о чем не спросит?
Неужели поверил насчет райкома?.. Мишка упорно не смотрел в его сторону. Клим зубами отдирал кожицу, твердая рыбешка царапала глотку. Он представил себе, как рыхлые Мишкины губы сначала растянутся в недоверчивой улыбке, потом замрут, потом запрыгают, задергаются, как будто по ним пропустили электрический ток... Может, не надо ему ничего говорить? Милый, славный Мишка! Весна разукрасила его лицо, как яичко кукушки, нет живого места: ну и веснушек! Зачем он искал? Написать диктант? Пусть думает о Венере и пишет диктанты. Что Мишка? Капитан даже почти не расспрашивал о нем.
— А суп?— первый раз за все время Мишка выдавил из себя слово.
— Не хочу. Я уже сыт.
— Я провожу,— сказал Мишка.
— Куда же вы? — донеслось с кухни...
Прохожих почти уже не встречалось, но Клим, инстинктивно избегал освещенных улиц. Он свернул в темный переулок. Мишка безропотно следовал за ним. Он не спросил, почему Клим выбрал не самый короткий путь, напрямик ведущий к дому. Как обычно, он шел, приотстав на четверть шага, втянув голову в широкие плечи. Нет, хорошо, что с ним пошел Мишка — ему невмоготу больше нести одному этот страшный груз. Но как объяснить, чтобы Мишка не принял всего за шутку? Клим медлил, не решаясь нанести удар. Ему показалось, он не расслышал или не понял.
— Что ты говоришь?..
Мишка прочистил горло, сплюнул.
— Говорю, они тоже были там...
— Кто — они?
— Майя с Кирой. Игорь тоже. Я весь город обегал — никого... И у тебя два раза...
Клима пробил озноб. Он схватил Мишку за рукав, затряс:
— Где — там? Где — там?
— Ну, там... Что ты, не знаешь?..
Он улыбнулся жалко и растерянно...
Как щука, брошенная в садок, в голове всю дорогу билась одна мысль: что, если им было еще хуже, чем ему? И за что их? Ведь это он во всем виноват, он один! Кира... Майя... Игорь... Как они смеют! А он-то, он-то, дурак,
Вдруг он остановился так резко, что Мишка налетел на него.
— Мишка, - заговорил Клим, со свистом дыша прямо в бледное Мишкино лицо,— Мишка, но должен же быть во всем этом какой-нибудь, смысл? Может мы и вправду против советской власти?.. Тогда нас... Нас четвертовать надо!..
— Может, ты спятил, осел? — сказал Мишка, отодвигаясь от Клима.
— Но ведь не могут же зря!.. Ведь не могут, Мишка! Мы же выпустили нелегальный журнал, организовали сходки без учителей, противопоставили себя комсомолу и... и...
— Что «и»? Что «и»? — вдруг взвизгнул Мишка, напирая на Клима грудью.—Ты что, действительно спятил?.. Идиотина!..
— Да,— сказал Клим.— Я, наверное, спятил... Скорее!
Чтобы Мишка не отставал, спотыкаясь в темноте, он схватил его за руку, и так они бежали до самого дома Игоря.
Из всех окон светилось только два — на верхнем этаже. В сонном мраке улицы они были заметны издали — тревожные, как огни маяка. Игорь открыл, едва постучали.
Турбинин как будто ждал их прихода и вовсе не обрадовался ему. Выглядел он расстроенно и хмуро. Едва ребята переступили порог, Игорь приложил к губам палец, но тут же отнял и безнадежно махнул рукой. Еще у двери Клим ощутил пряный залах валерианки.
— Кто там?..— со слабым стоном донеслось из гостиной.
Клим впервые видел Любовь Михайловну без помады и пудры —ее лицо уже не казалось таким красивым и молодым: оно осунулось, пожелтело, длинные черные ресницы были как приклеенные. Она лежала на диване и при появлении ребят приподнялась с подушки.
— Клим? Вернулся? Тебя отпустили?..
Рукой она придерживала на груди халат, из-под его края торчал угол мокрой салфетки. Отрешенные, обезжизневшие глаза чуть тлели.
Конечно, ей все уже известно... Надо как-то успокоить, утешить... Вот весело! Ему же еще и утешать!
— Ну что вы, Любовь Михайловна,— бодро сказал он, пытаясь подавить внезапное раздражение.— Вообще— ничего особенного. Так, обсудили кое-что и разошлись. Даже интересно... в своем роде...
Последние слова он произнес для Игоря, надеясь вызвать хоть улыбку, растормошить, но тот понуро стоял у окна, покусывая губы, окоченев.
— Ах, Клим, как вы можете так говорить! — воскликнула Любовь Михайловна.— Как вы можете!..— и, повернув голову к стене, заплакала.
Игорь устало пожал плечами, подошел к ней:
— Мама, ну вот, опять... Мы же договорились...
— Уйди! — вскрикнула Любовь Михайловна, отдернув локоть от его руки.— Уйди! Не прикасайся ко мне! Ты не хотел меня слушать—и теперь довел...
Мишка шумно вздохнул и тихонько кивнул Климу на дверь. Пожалуй, уйти отсюда было бы самым лучшим. Но Клим продолжал стоять, переминаясь и глядя на изогнутую диванную ножку. Бедняга Игорь! И на черта он все рассказал?.. Что теперь делать?
— Игорь, можно тебя?.. На минутку...
Но Игорь не успел и шевельнуться — Любовь Михайловна встрепенулась и, обхватив его руками, прижала к себе. Широкие рукава ее халата метнулись, как два крыла.