Кто, если не ты?
Шрифт:
— Калерия Игнатьевна, ведь это правда, что завтра, на активе будут разбирать Бугрова и его товарищей?
— Да, будут.
— Их, наверное, могут не только что из комсомола, а даже из школы исключить?
— Это было бы самое правильное, и я буду настаивать на этом.
— Будете настаивать, Калерия Игнатьевна?
— Непременно буду. Никакого сомнения быть не может!..
— И вы выступите, Калерия Игнатьевна?
— М...м...
Вероятно, Калерии Игнатьевне показалось странным, что она отвечает на вопросы школьнице:
— Видишь
— Я ведь потому и пришла, что завтра... Хотя мне и очень неудобно было вас так поздно тревожить... Я думала даже, что вы спите...
Из-за плотно прикрытой двери слышались звуки джазовой музыки, топот, шарканье.
— Я ведь тоже хочу завтра выступить...
— Я не понимаю тебя Лиля, актив ваш, комсомольский, и ты вполне могла бы не спрашивать моего разрешения,— нетерпеливо перебила ее Калерия Игнатьевна и с треском втолкнула в стаканчик сноп карандашей.
Она поднялась, давая понять, что разговор окончен.
— Так я выступлю вслед за вами,— сказала Лиля, покорно вставая и глядя себе под ноги.— Вслед за вами, Калерия Игнатьевна. И расскажу, как вы меня шпионить учили, как вы меня воровать протоколы учили, и наушничать, и на диспуте выступать... Да не одну меня только... Я про все расскажу, Калерия Игнатьевна. А если мне слова не дадут, я сама на сцену выйду — и никто меня оттуда не стащит...
Она удивилась спокойствию, даже какой-то лукавинке, с которой проговорила все это, и потом ей почудилось, что она не проговорила, а только подумала так, потому что слова как будто упали в бездонный колодец, не породив даже отдаленного всплеска. Скромно потупясь, она все же не решалась прямо взглянуть на директрису, только в груди, обгоняя бешеный темп доносившегося сюда фокстрота, мчалось куда-то ее сердце, готовое разорваться на куски.
— Ты что же, угрожать мне вздумала?..— услышала наконец она низкий, придушенный голос директрисы.
— Не угрожать, а просто предупредить, что если вы выступите, так и я тоже выступлю.
Теперь она увидела глаза директрисы — они почти вырвались из орбит.
«Ну, вот и началось»,— подумала она с непонятной радостью, и ей нестерпимо захотелось, чтобы сейчас, на одну эту вот минутку, увидел ее Клим..
— Ты понимаешь, что ты говоришь, моя девочка? — тем же придушенным голосом просипела директриса.— Ты отдаешь себе отчет?..
— Отдаю, Калерия Игнатьевна.
— Нет, ты мне все-таки скажи, что такое случилось... Тебя что, заставил кто-нибудь? Или... Почему ты вдруг за них заступаться решила?
— Решила — и все, Калерия Игнатьевна.
Директриса уже овладела собой, и ее пунцовый рот изогнулся в исковерканной улыбке.
— Но кто же тебе поверит, моя девочка?..
— Так вы ведь меня вместе с ними из школы исключите — как же мне не поверят? — сказала Лиля и с мягким коварным сочувствием добавила:— Вам бы лучше не выступать завтра, Калерия Игнатьевна.
— Как?.. Шантаж?.. Вон! — закричала директрисса.— Вон отсюда! Неблагодарная дрянь! Да я мало что тебя из школы... Я тебя...
Она то подскакивала к Лиле, то бросалась к столу, чтобы стукнуть по нему своим сухим, жилистым кулаком, и багровые пятна на ее лице слились в одно огромное, полыхающее пятно.
На шум распахнулась дверь, и из нее поплыли -так показалось Лиле — точно такие же красные, багровые, полыхающие пятна; в одном из них Лиля узнала свою химичку, в другом — учителя одной из школ. Маленькая комнатка сразу наполнилась запахом вина и горячих потных тел. Красные пятна плясали и кружились у нее перед глазами, и она думала только о том, чтобы не упасть, и старалась стоять крепко, очень крепко.
— Вы слышите, слышите! — кричала директриса.— И после этого — класть за них всю душу, отдавать им свое здоровье, жизнь — все! Чтобы потом ко мне пришли мои ученицы и сказали — вы слышите! — что я заставляю их шпионить!.. Так ведь? Не отпирайся, Картавина!
— Да, заставляете,— еле слышно сказала Лиля.
— Что я лгунья... Так, Картавина? Отвечай же?
— Да, так, Калерия Игнатьевна.
— Что я... учу их обманывать! Ты говори, говори при всех, не стесняйся!
— И обманывать тоже...
— Ну вот, ну вот! — прокричала Калерия Игнатьевна.— И это Картавина! — всплеснула руками химичка.
— Я уж давно не жду ничего хорошего от современной молодежи,— проговорил незнакомый Лиле учитель» внимательно и грустно озирая ее.—Но это... Это, я вам скажу, фе-но-мен! Это неслыханно!
— Представьте, что получится из таких, когда они вырастут!
— Говорить так с учителями! С директором! Это же значит, для них вообще нет ничего святого!..
— А все начинается, с незнания синтаксиса!..— проговорил бас, который Лиля слышала в передней.
Она стояла, закусив губу, и смотрела пустым, ничего не замечающим взглядом туда, где, закрыв лицо руками, стонала директриса. Потом она молча направилась к двери. Никто не осмелился остановить ее. Она вышла на улицу.
Мимо проплывали силуэты людей, проносились машины, выхватывая огнем фар в гуще темно-зеленых ветвей доцветающие гирлянды акаций. Она встала на цыпочки, подтянулась, обломила веточку и пошла дальше. На крепостной колокольне часы пробили половину десятого. Она удивилась: еще так рано. Ей казалось, прошел целый век.
Она очень устала. Она присела на каменную- ступеньку какого-то парадного, и холод мрамора пополз по телу, заволакивая сердце. Она заплакала. В третий раз в этот день. Сжимая в руке веточку акации. И плакала долго — безутешно, горько и сладко.
А в это время Калерия Игнатьевна кричала в телефонную трубку:
— Она сошла с ума, я вам говорю! Немедленно найдите ее, уложите в постель и вызовите врача! .И ни-ку-да,— слышите? ни-ку-да не отпускайте ее завтра! Да-да, вероятно, это от перегрузки — она слишком усердно готовится к экзаменам!..