Кто, если не ты?
Шрифт:
31
И потом, когда все уже кончилось и в отдалении замерли хруст шагов и гнусная победная брань, он еще лежал посредине разворошенного сугроба, и ему сквозь густое сито ветвей насмешливо подмаргивали голубоватые звезды.
Куранты старинного кремля, вдоль стен которого тянулся городской сад, не спеша пробили три четверти одиннадцатого.
Вчера в это время его взметнул вверх, на самый гребень, гордый шквал славы; и Шутов, уничтоженный, поверженный, уходил из школьного
Вчера...
Клим застонал от бессильной злости, приподнял голову—ледяные струйки просочились за шиворот и растеклись по спине.
Нет, самое страшное было — не боль, и даже не позор, — самое страшное заключалось в том, что со вчерашнего вечера он чувствовал себя налитым властной, повелительной, всесокрушающей силой,— и все-таки Шутов сидел у него на груди и хлестал его по лицу. Самое страшное заключалось в том, что за ним, Климом, была огромная, непобедимая правда,— и все-таки Шутов подмял ее, эту правду, своим задом и безнаказанно и нагло выстегал ее по щекам...
— Ты живой? — долетел до него голос Игоря.
— Живой,— ответил он, с трудом разжимая челюсти.
Ему хотелось умереть.
И самым терзающим, пожалуй, было воспоминание о том, как в какое-то мгновение, пораженный захлебнувшимся, похожим на всхлипы смехом Шутова, он посмел ощутить к нему нечто вроде сострадания — к нему!.. Нет, мало, мало тебе еще досталось, Клим Бугров, дряблый хлюпик, слюнтяй, жалкий головастик!..
Он привстал, осторожно, как будто боясь, чтобы не рассыпаться; но руки, ноги, голова — все оказалось на месте, только в животе — ноющая, тошнотная боль.
Мишка, хромая, расшвыривал сапогом снег; он искал шапку. Турбинин сидел, опершись плечом о столбик газетной витрины. Игорь прижимал к уху ладонь и внимательно разглядывал ее, поднося к глазам.
— Здорово тебя?—сказал Клим, опускаясь рядом.
— Пустяки. Особенно если учесть, что мы с Гольцмаиом были свидетелями исторической дискуссии...
С мочки уха у него капало — на воротник, на пальто, с которого кое-где клочьями свисала вата.
— Ты снег приложи,— посоветовал Клим,
Он и сам набрал полную горсть и уткнулся в нее носом и губами.
— Вот обормоты,— сказал Мишка.— Чего вы уселись? Я шапку никак не найду, потому что и очки потерял.
Он ползал на коленях, просеивая снег через пальцы.
— Пустяки,— отозвался Игорь.— Изучай азбуку для слепых — есть такая азбука, я забыл, как называется. Но вообще порядочные люди очки перед дракой прячут в карман.
— Я спрятал,— грустно огрызнулся Мишка,— что я, виноват, что они выпали?..
Они говорили о шапке, об очках — как будто ничего не случилось. Значит, они в самом деле еще не разгромлены окончательно! Клим засмеялся. Ему вторил Игорь. И глядя на них, Мишка поскреб мерзнущий затылок и тоже рассмеялся — досадливо и немножко обиженно — не оттого, что ему так уж было весело — никому из них не было весело — а просто потому,
— Ладно,— сжалился Клим,—Сейчас мы тебе поможем...
Но не успели приступить к розыскам, как где-то поблизости за деревьями раздались голоса и треск веток. Все трое затаили дыхание.
— Снова они...— прошептал Клим.
— К черту! — Мишка, забыв о подбитой коленке, в два прыжка очутился у дерева и принялся яростно выламывать нижний сук. —Живым я больше не дамся!
— К бою! — скомандовал Клим, которому передалось Мишкино ожесточение.
Увидев меж кустов полузаметенную снегом табличку «Травы не мять — штраф!» — он бросился к ней и, вырвав из земли, вцепился руками в железный прут.
Но Игорь, вглядевшись туда, откуда доносились шаги, тихо сказал:
— Кажется, это не они...
Действительно, теперь уже ясно слышались высокие женские голоса. Мишка отшвырнул сук в сторону:
— А, чтоб вы провалились со своими «поклонницами»!
По аллейке во весь опор мчалась девушка. Полы ее пальто разлетались на бегу, как тугие крылья.
Кира!..
Клим растерянно выпустил из рук табличку «Травы не мять», и она ткнулась в сугроб.
Да, это была Кира, она самая, вся запорошенная снегом, в задорном, съехавшем на бок беретике.
— Ну вот, я так и знала!
Она остановилась, часто и жадно глотая воздух, окинула ребят обрадованным взглядом, выпалила:
— Какая чушь! Какая чушь! — и, обернувшись назад, закричала.— Майка, сюда-а-а!
Голос ее — грудной, вибрирующий, несильный — сорвался, но Кира не смутилась, а, наоборот, нахмурилась, поправила беретик и строгим тоном обратилась к Игорю, который находился к ней ближе остальных:
— Вы что тут делаете?
— Лунные ванны принимаем,— помолчав, сказал Игорь.
— Они были здесь?..
— Кто?..— переспросил Игорь.— Я что-то никого не заметил...
— Не притворяйтесь! Вы прекрасно знаете, о ком я говорю!..
Следом за Кирой прибежала Майя. Увидев снежное месиво, она всплеснула руками, попятилась:
— Да тут было целое Мамаево побоище!
Ребята безмолвствовали. У всех был такой угрюмый, истерзанный вид, что Майя посмотрела — посмотрела на них — и вдруг закатилась звонким, переливчатым смехом.
«Этого только еще не хватало... Уж лучше бы вернулся Шутов»,— подумал Клим.
— Спектакль окончен,— заявил Игорь.
Он отвернулся и стал застегивать пальто на несуществующие пуговицы.
— Нет, не окончен! — резко, словно делая выговор, сказала Кира.— Если вам угодно устраивать свои глупые дуэли, так и устраивайте себе на здоровье, только не путайте меня! Мне никаких защитников не нужно! Очень жаль, что мы узнали так поздно...
В темноте Клим не увидел, а почувствовал, как гневно трепещут ноздри ее маленького дерзкого носа.
Нет, не такой он ждал встречи!..