Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
— Вы лжете, Куфальт. Господин директор не мог дать такого распоряжения, это противоречит букве и духу Кодекса. Выдать вам деньги на руки, чтобы они улетучились в первую же неделю, и на нас, налогоплательщиков, легла обязанность вас содержать? Ишь чего захотели!
— Но господин директор распорядился именно так.
— Тогда об этом была бы запись в вашем деле. Но здесь ничего нет.
— Я требую, чтобы мне выплатили всю сумму!
— Будет сделано. Пятнадцать марок восемьдесят семь пфеннигов. Распишитесь
— Прошу приема у…
— Ну, у кого еще? — ехидно ухмыляется инспектор.
И Куфальта вдруг осеняет:
— У господина пастора!
— У пастора?
— Так точно, у господина пастора!
— Надзиратель! Смотрите, Куфальт, я в последний раз позволяю отвести вас на прием! Сыт вашими придирками по горло! Надзиратель, отведите этого субъекта к пастору!
— Ну чего вы кипятитесь, Куфальт! — неодобрительно бурчит надзиратель, пока они идут по коридору. — Под собой же сук рубите. Поглядели бы на себя: на вас же лица нет.
— Пусть дадут нам все, что положено! — отзывается Куфальт.
— Болван, он и есть болван, — размышляет вслух надзиратель. — А влезли бы инспектору без мыла в зад, как сделал Бацке, денежки бы вам сразу и выплатили. Так нет — вам бы только его позлить!
— Я требую, что мне положено по закону, — настаивает Куфальт.
— Потому я и назвал вас болваном, — подводит итог беседе надзиратель.
— Господин пастор, — говорит Куфальт священнику, разглядывающему его с нескрываемой досадой, — я передумал, я согласен подписать заявление в приют.
— Вот как? Теперь вы согласны? А если я теперь не считаю, что вы достойны того, чтобы вас туда приняли? Ведь приют — учреждение общественно полезное.
— Господин директор посоветовал мне туда.
— Значит, господин директор ошибся в вас. Ну да ладно, подписывайте.
Куфальт подписывается.
И потом с видом победителя заявляет инспектору:
— Заработанные мной деньги прошу перевести в приют «Мирная обитель». Господин пастор только что решил положительно вопрос о моем приеме.
— Вы поедете в этот приют? Куфальт, дружище, и вы согласились?! Господи боже, и язык человеческий способен сказать такое! — Инспектор буквально трясется от злорадного хохота.
Куфальт едва сдерживается, чтобы не взорваться.
— Значит, сдаетесь по всем пунктам, голубчик! Ну, вы еще не раз вспомните, как я смеялся!
И Куфальт сразу сникает, ему становится не по себе:
— А что, разве с этим приютом что-нибудь неладно?
— Отнюдь! С чего вы взяли? Наоборот. Все ладно. Но тогда вам и пятнадцати марок не надо. На дорогу вполне хватит и пяти. Пишите, Эльмерс: «Пять марок восемьдесят семь пфеннигов — на руки, триста десять — в адрес приюта „Мирная обитель“».
Куфальт вспоминает о сотенной, спрятанной в носке, и потому не протестует.
— Ну, слава тебе господи,
Когда Куфальт проходит мимо стекляшки, главный надзиратель опять поднимает голову и опять впивается в Куфальта взглядом. Но опять ничего не говорит.
«Дело пахнет керосином», — думает про себя Куфальт и, едва войдя в камеру, свертывает письмо вместе с квитанцией в трубочку, подбирается к окну и привязывает трубочку сбоку к одному из прутьев решетки так, что ее не видно ни снаружи, ни изнутри.
Потом вытаскивает из носка сотенную и, свернув ее трубочкой, засовывает в щель между ягодицами.
«Какой-то шухер в воздухе. Не зря же Руш на меня воззрился».
Но тут он чувствует, что вконец выдохся, опускает койку и валится на нее в полном изнеможении.
Спал он, no-видимому, весьма крепко. Потому что, проснувшись, вдруг обнаруживает прямо перед собой затянутую в мундир приземистую фигуру с круглым, коротко стриженым затылком: перед шкафчиком, спиной к нему, стоит главный надзиратель Руш собственной персоной.
В руке он держит молитвенник. Вот он, разогнув половинки переплета, трясет молитвенник — на пол ничего не падает. Тогда Руш заглядывает и под его корешок.
А Куфальт думает про себя: «Ищи свищи!» и продолжает лежать, хотя глаза его открыты.
Руш закрывает шкафчик и подходит к столу. Присев на корточки, он заглядывает под столешницу. И, уже собираясь встать, вдруг встречается взглядом с арестантом. Но главный надзиратель умеет владеть собой. Ничуть не смутившись, он направляется к койке, покрикивая на ходу:
— Что это? Спать? Среди бела дня? Работать!
— Так забрали же у меня работу, — слабо обороняется Куфальт.
— Убирать, мыть, чистить! Столешница вся в грязи! Снизу! Снизу!
— Будет сделано, господин главный надзиратель! Будет сделано! Отдраю столешницу снизу — любо-дорого поглядеть! — бодро ответствует Куфальт и подскакивает к столу.
— Стоп! Когда получали почту?
— Когда? Да уж давненько, господин главный надзиратель. Погодите-ка…
— Сегодня письма не получали?
— Да нет. А что, мне пришло письмо? Вот здорово, небось от зятя, денег мне, наверно, прислал.
— Вот как!! — восклицает Руш, еще раз испытующе глядит на своего подопечного и, грозно рявкнув: «Убирать! Мыть! Чистить! Поднять койку!», выходит из камеры.
— А как же мое письмо? — кричит ему вслед Куфальт, но Руш уже далеко.
И Куфальт принимается всерьез драить столешницу, ему и в голову не приходило, что стол можно мыть и снизу. А покончив со столом, снимает со стены шкафчик и принимается тереть его заднюю стенку.