Кто ищет…

Скорова Екатерина

Хотелось плакать, но глаза оставались сухими. Детство кончилось. Причем не час назад на диване, а тогда, когда в дверном проеме квартиры Виктора показалось перекошенное лицо матери… Аня уже смирилась с этим. И теперь в груди разрасталась кромешная пустота, поглощавшая все прочие чувства… В том числе — сожаление о содеянном.

И потом, чего теперь метаться, если все случилось? Не без ее желания случилось… И тут стоит еще раз поблагодарить Сергея — он не стал ее утешать, раскаиваться или мозолить языком тему девственности. Хоть и был удивлен и даже растерян, когда понял, с чем столкнулся. Аня видела это по его лицу. Но недоумение сменилось нежностью, движения стали до крайности

плавными, будто Сережа испугался, что она разобьется от очередного толчка. Не разбилась и не рассыпалась… Просто, стала чуть-чуть другой. И потом — она сама хотела этого, к чему теперь терзания и разговоры?

Аня выдохнула, выталкивая из легких тоску вместе с воздухом. Может, много позже она и будет убиваться, но сейчас в этом нет смысла. Когда на плечах висит более тяжкое преступление, такой грешок кажется невесомым, надуманным… Отец… Сколько раз, несмотря на ненависть к выдуманному образу, Ане хотелось его ласки, доброго совета, строгости в конце концов! В детском саду и начальных классах она с завистью слушала рассказы других детей, когда на двадцать третье февраля они хвастались храбрыми и умелыми папами. А потом просто перестала верить в чудо и ждать, что отец вернется. Бросит разлучницу и найдет их с мамой… Вот идиотка! Она и впрямь верила в это! Жила мечтой и, как казалось, стерегла для папы место в маминой сердце…

Теперь у нее нет мамы… Той самой, которая пела колыбельные и ругалась из-за двоек… Той самой, которой единственной можно было рассказать обо всех проказах, замирая от страха в ожидании упреков. И вместе с тем, заботливее и роднее которой не существовало во всем мире другого человека… Все — ложь! Даже сейчас в голове не укладывалось, что случившееся — правда… Словно Аня впала в забытье и оказалась в кошмаре, где каждый близкий превратился в оборотня: мать — в монстра-воровку, а любимый — в заблудшего отца…

Аня закрыла рот ладонью, давясь яростным стоном. Почему она?! Этот вопрос мучил ее неотступно. Чем провинилась? В Москве миллионы людей, а такое «счастье» свалилось именно на ее голову! Уж лучше бы кирпич — так хотя бы не пришлось жить дальше с полученными ранами… А ей придется… Смотреть в зеркало, видеть глаза, которые подарила ей настоящая мать, вспоминать волнующие поцелуи того, кого язык отчаянно отказывался называть отцом… И жить с этим.

Взгляд скользнул по станку, видимо, оставленному Сергеем после утреннего бритья. Хотя… Всего несколько полос на запястьях и все проблемы растворяться в бесконечности небытия… Пугающей пустоте, заглянув в которую душа сжимается в комок, а сердце обливается кровью. Аня вздрогнула, собственные мысли заставляли трястись, но не от холода, а от пожирающего сознание страха. Она подалась вперед, потом отшатнулась. «Этим ничего не решишь…» — шептали губы, а руки все равно тянулись к лезвиям. Надо только разломать станок, чтобы вытащить их из безопасного плена. Суицид перестал казаться невозможным, наоборот — все больше манил исцеляющей силой забвения.

Дверь в ванной открылась, на пороге застыл Сережа с полотенцем в руках. Аня инстинктивно прикрылась правой рукой, а левую спрятала за спину — в ней сейчас был зажат бритвенный станок. Почувствовала, как кровь прилила к щекам. «Веду себя, как ребенок, застанный с коробком спичек», — досадливо подумала. Более того, внутри поселилось раздражение, что Сергей ворвался в самый неподходящий момент. Видимо, он заметил смятение на ее лице, отвернулся и протянул полотенце.

— Держи, хватит мокнуть, пойдем — чаю горячего попьем с медом, — в голосе сквозила наигранная бодрость.

Наверное, Сережа и впрямь хотел поднять Ане настроение, но сейчас ей было нужно только

одно — чтобы он поскорее ушел.

— Ты иди, — пробурчала она, скрывая досаду. — Полотенце брось куда-нибудь, я еще не закончила, — со смаком выговорила последнее слово. Скоро будет конец всему: и купаниям, и угрызениям совести…

Сергей оставил полотенце на стиральной машине и ретировался. Аня развернулась к душевой, полная решимости покончить с этой никчемной жизнью. Взгляд наткнулся на капли, разукрасившие алым голубизну кафеля. Аня поморщилась, раскрыла левую ладонь, из тонких полос на которой сочилась кровь. Видимо, она слишком сильно зажала станок в кулаке — он сломался, и лезвия впились в нежную кожу.

Аня подошла к раковине, включила воду и подставила туда руку. Прозрачные струи становились розовыми и уносились в сток. Вот так и ее силы умчаться из порезанных вен в просторы канализации, а вместе с ними и все ее существо. Сознание померкнет под аккомпанемент терзающей душу ненависти к самой себе…

— Анют! Хватит угнетать себя в одиночку! — раздался голос Сергея из-за двери. — Выходи уже!

Аня вздрогнула и очнулась от завораживающего зрелища. Схватилась за руку, словно на ней зияла смертельная рана, и опрометью выскочила из ванной.

Глава 34

В дверном проеме Аня столкнулась с Сергеем, уткнулась ему в грудь и разревелась, размазывая слезы и кровь по лицу. Он крепко обнял ее, погладил по волосам широкой ладонью.

— Ну, хватит, успокаивайся, — произнес нарочито жестко, прижимаясь щекой к Аниной голове. — Все пройдет…

— Нет… Это всегда будет со мной, — с трудом выговорила она. — Сережа…

— Это что у тебя? — резко оборвал он, заметив кровь на ее ладонях.

Спрятать руки Аня не успела — Сергей с силой притянул их поближе, нахмурился, рассматривая порезы. Внутренне сжалась, готовясь выслушать ругань и воззвания к совести, но он не проронил ни слова. Так же молча провел ее в комнату и усадил в кресло, залез в тумбу, извлекая пузырек перекиси и бинты. Аня следила за его размеренными движениями, разглядывала Сережино сердитое лицо… Оно действовало, как горькая микстура — может, неприятно на вкус, зато целебно. Внезапно захотелось все ему рассказать, довериться даже в большей степени, чем несколько часов назад. Слова скатывались с языка, унося с собой частицу той боли, что клокотала в груди. Ощущение безнадежной прострации истлевало под напором Сережиных заботливых рук, бинтовавших располосованную ладонь.

Перестав говорить, Аня уткнулась Сергею в плечо, будто пряталась от чувства вины, просыпавшегося под его строгим взглядом. Он затянул тугой узелок, обрезал махровые края повязки, задержался, согревая ее руки своими. Потом снял с себя футболку и одел на нее, как на ребенка.

— Это того не стоит, — после нескольких минут раздумий произнес Сергей.

— У меня теперь ничего не осталось, — на глаза опять запросились слезы. — Ни семьи, ни любимого человека…

— Нет, — Сергей решительно мотнул головой. — Есть ты. Значит, ты должна жить ради себя.

Аня кисло улыбнулась.

— Тебе легко говорить… — отвернулась, разглядывая лакированный подлокотник кресла.

— Анют, почему ты так уверена, что только тебе бывает плохо? — Сергей резко перешел на грубый тон, вырывая ее из очередной волны саможаления. — Откуда этот малолетний эгоизм? Вроде уже взрослая девчонка, а все думаешь, что у всех текут молочные реки с кисельными берегами, кроме тебя!

— Можно подумать, ты испытывал нечто подобное! — огрызнулась Аня, но тут же пожалела. Желание отговариваться и сыпать гадостями невольно захватывало верх над здравым смыслом.