Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Россик Вадим Евгеньевич

– Садитесь сюда, герр писатель, – показывает Сквортцоф на своих визави. Я устраиваю себя на стуле между управляющим и руководителем студии. Теперь я нахожусь прямо перед багровой физиономией инспектора, и могу любоваться его бородавкой сколько угодно.

– Повторяю свой вопрос, – официально басит Сквортцоф. – Что вы можете сообщить по поводу смерти Бернхарда Курца?

Я пожимаю плечами.

– Да, собственно, ничего. С покойным я знаком не был. Даже не обменялся с ним ни единым словом. Кто его мог лишить жизни, не знаю.

Замечаю, что полицай

в сторонке прилежно записывает мои слова. Я надеюсь на этом разговор закончить, но от инспектора так просто не отделаться. Он недоверчиво смотрит мне в лицо. Я отвечаю ему взглядом, чистым, как роса на траве. Или опять чересчур чистым?

– Когда вы в последний раз видели Курца?

Я не хочу рассказывать Сквортцофу о моей эротической прогулке, закончившейся наблюдением за дракой Никса с Харди. Неудобно перед Бахманом, да и я сам выглядел не очень красиво, подглядывая за сексом молодых людей. Подумают ещё, что слежу тут за всеми, вынюхиваю, поэтому:

– Последний раз, насколько я помню, мы сталкивались на ужине в среду.

– И после этого вы Курца больше не видели?

– Вроде бы нет.

– Вроде бы или нет?

– Нет.

Сквортцоф морщит лоб. Видимо соображает, о чем бы ещё спросить.

– Уже известно, когда и как был убит Харди? – задаю я вопрос инспектору.

– Заколот точным ударом в левую подмышку, прямо в сердце, – к моему удивлению не скрывает данные Сквортцоф. – Убийца использовал длинный клинок с острым концом. Вероятно нож типа кинжала или кортика. Эксперт предполагает, что смерть наступила больше суток назад, но не более двух. Вскрытие и исследование тканей позволит сказать точнее. Я лично думаю, что Курца убили на рассвете в четверг. В среду после полуночи его видел сосед – толстый албанец. Курц заходил в свою комнату и был вполне жив.

Значит, Харди убили не алебардой. Тогда при чём здесь она?

Сквортцоф умолкает и опять морщит лоб. Я снова прихожу ему на помощь. Есть вещи, которые меня самого интересуют. Например, список вопросов в моём ноутбуке.

– Ещё, герр инспектор, я хотел бы узнать, почему вчера утром доктор Бахман посетил санузел на третьем этаже с алебардой в руках. Какая опасность заставила уважаемого доктора ходить в туалет вооружённым?

Бахман судорожно сжимает зубами мундштук трубки. На его узком лице вздуваются желваки. Сквортцоф внимательно смотрит на маэстро.

– Это правда, доктор?

Бахман неохотно цедит:

– Действительно, вчера рано утром я решил спуститься к Мари, чтобы поговорить с ней. На лестнице лежала алебарда. Когда я поднял её, то увидел, что она испачкана известкой, поэтому мне пришлось подняться опять на третий этаж в наш санузел. Там я вымыл алебарду под краном. Не хотел, чтобы Эрих подумал, что это безобразничают мои художники.

Слушая Бахмана, управляющий укоризненно качает своей большой головой.

– И куда вы её потом дели?

– Опять спустившись на второй этаж, я приставил алебарду к статуе в рыцарских латах, которая стоит в нише. Затем зашёл к дочери.

– Вы угадали, Никлас.

Эта статуя всегда была с алебардой, – замечает Эрих.

– А почему вы мне сразу не сказали об этой чертовой алебарде?! – ревёт вдруг Сквортцоф, приподнимаясь. – Возможно, вы уничтожили важную улику!

Бахман с испугом глядит на рассвирепевшего великана.

– Я просто забыл… Не придал значения… Смерть лучшего моего ученика… Поймите, я сейчас не в том состоянии…

Бахман замолкает. У него дрожат руки. Плюхнувшись обратно, Сквортцоф сердито задает новый вопрос:

– А о чём вы хотели поговорить с дочерью?

На худом лице маэстро появляется знакомое мне выражение высокомерия.

– Это наше семейное дело, не имеющее никакого отношения к убийству, герр инспектор!

Лично я не верю Бахману. Любой, кто видел его тогда, не поверил бы сейчас маэстро. Слишком уж он был взволнован и расхристан.

– Что ещё вы заметили, герр писатель? – спрашивает меня Сквортцоф. Сообщаю ему про велосипед в кустах. Инспектор немедленно поднимается с места. «Можете показать?»

Вчетвером идём на выход из Замка. Полицай с бумагами остаётся в столовой. Спускаемся вниз, проходим по коридору до офиса управляющего. В офисе расположилась парочка коллег Сквортцофа. У каждого на коленях лежит включённый ноутбук. Коллеги пьют кофе из картонных стаканчиков и азартно рубятся в какую-то компьютерную игру. Увидев грозного шефа, полицаи напускают на себя деловой вид, однако разноцветные танчики на мониторах выдают их с головой. Сквортцоф хмурит брови, но ничего не говорит. Нам некогда. Открываем дверь и покидаем офис. Объявление у входа информирует, что Замок временно закрыт для посещения. «Надеемся на ваше понимание!» Выходим из ворот, поворачиваем за угол, пересекаем террасу. Ещё один поворот, потом последний угол и мы почти на месте. Гуськом пробираемся по заросшей тропинке.

– Кажется, велосипед стоял там, – неуверенно говорю я, раздвигая густые кусты. Сейчас у стены пусто.

Сквортцоф с трудом залезает в глубь зарослей. Потом присев на корточки, он старательно разглядывает влажную землю, ковыряет пальцем, подносит к глазам какие-то травинки. Остальные стоят на тропинке и терпеливо ждут инспектора. Погода вроде наладилась: солнышко пригревает, флора цветёт, лёгкий ветерок ласково шевелит волосы. Лишь замковый колокол уныло звякает не в тему. Напоминает, что скоро завтрак Геракла. Сейчас бы полчасика задумчиво посидеть на террасе. Наконец, Сквортцоф поднимается с корточек.

– Ничего здесь нет. Вы уверены, герр писатель, что вам не померещилось?

– Уверен.

В ответ Сквортцоф недоверчиво хмыкает, ещё раз оглядывает кусты и басит:

– Предлагаю вернуться в столовую.

Пройдя тем же путём обратно, опять оказываемся в сумрачной столовой. Занимаем свои места.

– С велосипедом вы, герр Росс, промахнулись. А может быть, никакого велосипеда и не было? – говорит Сквортцоф, доставая сигареты.

– Велосипед или что-то подобное просто обязано быть, – отвечаю я.