КТО РЕПРЕССИРОВАЛ В 30-х БРАТЬЯ БЕРМАНЫ? СТАЛИН? ИЛИ... Том 9.
Шрифт:
«25.02.1938. О Кавказе. Люди убеждены: на Сталина готовили покушение. Там беспощадная расправа», — отметил в своём дневнике академик В.И. Вернадский, которому, судя по его последующим записям, жилось в советской академической среде непросто, "весело":
«26.03.1938. Жалкое и неприятное впечатление — Данилов — управляющий делами АН СССР и председатель отдела кадров. Совершенно щедринский тип из города Глупова. В партии собираются подонки и воры, и Тит Титычи. Пока их уберут — они уже напакостят», «30.05.1938. "Планы" Иоффе поразительны по их реальной неприспособленности. Попытки Иоффе захвата у нас циклотрона. В качестве негра он выдвинул Тамма. Семенов при выборах пытался присвоить заслуги покойного Лебедева».
14 февраля 1938 года в больнице
К концу подходила история с арестованными заговорщиками в верхушке коммунистической партии. В тюрьме ждали своей участи участники так называемого «Право-троцкистского блока», и среди них Николай Бухарин, который ещё надеялся на сравнительно положительный исход дела и из тюрьмы написал 43 письма Сталину.
Э. Радзинский, анализируя письма Бухарина, пришел к выводу: «Итак, режим строгий, но полная вежливость и кормят хорошо. И никаких пыток».
Со 2-го по 13-е марта 1938 года в Москве в Доме Союзов прошел третий судебный процесс над 21 видным советским деятелем: Бухариным, Рыковым, Радеком, Крестинским, Раковским, над организатором первого московского процесса Ягодой и других, включая врачей-убийц: Левина, Плетнева и Казакова. Кстати, об этом «деле врачей», в отличие от послевоенного, современные демократ-либералы почему-то почти не говорят. На этом судебном процессе Х. Раковский надумал прочитать суду лекцию на тему — «Участие евреев во многих революциях на планете».
Стоит заглянуть на некоторые показания обвиняемых в ходе этого процесса, чтобы убедиться — картина событий, которая вырисовалась в результате их показаний, совпала с картиной, которая вырисовалась ранее в результате показаний других арестованных. В связи с этим процитирую небольшой интересный фрагмент из материалов этого судебного процесса — показания помощника Ягоды П.П. Буланова:
«Ряд фактов и данных, которые я сообщал на предварительном следствии, на допросах у прокурора, о которых я буду показывать сейчас, мне известны лично со слов, из разговора с Ягодой или из разговоров его в моем присутствии с другими соучастниками. За годы работы у Ягоды в качестве личного секретаря и секретаря наркомата, я привык смотреть на все глазами Ягоды, проводя значительную часть суток в течение ряда лет в наркомате, около Ягоды.
Мысль такова, что Бухарин будет у него в руках марионеткой и будет делать все, что ему, Ягоде, угодно. Вооруженный переворот, по определению Ягоды, они приурочивали обязательно к войне. Я как-то задал Ягоде недоуменный вопрос: я собственно, не понимаю — война, непосредственная опасность, напряженное положение и в это время правительственное потрясение — так на фронте дела могут весьма и весьма пошатнуться. Ягода мне на это прямо сказал, что я — наивный человек, если думаю, что они, большие политики, пойдут на переворот, не сговорившись с вероятными и неизбежными противниками СССР в войне. Противниками назывались немцы и японцы. Он прямо говорил, что у них существует прямая договоренность, что в случае удачи переворота, новое правительство, которое будет сконструировано, будет признано, и военные действия будут прекращены».
Вышинский: «На каких условиях?»
Буланов: «Я боюсь сказать точно, но у меня в памяти осталось насчет концессий и уступок. Тогда же впервые я услышал о том, что Крестинский и Карахан — это целиком их люди, причем люди не только ответственные, но и умеющие работать».
Вышинский: «А не помните ли вы другую фигуру одного из предыдущих процессов, не менее зловещую фигуру, — Ивана Никитича Смирнова? Не известно ли вам, был ли и с ним связан Ягода и не покрывал ли он его?»
Буланов: «Из фактов относительно Смирнова я знаю точно, что когда Смирнов был в тюрьме, Ягода посылал Молчанова и через него дал указание Смирнову, в каких рамках держаться в случае необходимости, когда от него потребуют те или иные показания Это совершенно точно».
Вышинский: «А неизвестно
Буланов: «Я знаю, что Ягода нарушил свое обычное поведение. Он обычно в тюрьму не ходил, а по прибытии Смирнова ходил к нему».
Вышинский: «В камеру?»
Буланов: «Да».
Вышинский: «Чем он там занимался?»
Буланов: «Я слышал его разговор с Молчановым о том, что за поведение Смирнова на суде он, Ягода, спокоен.
Перехожу к покушению на жизнь Н.И. Ежова. Со слов Ягоды, решение об убийстве Николая Ивановича Ежова ими, то есть центром, было принято исключительно с политическими целями. Это был один из этапов или одна из мер к обеспечению их от провала как участников заговора, а значит, и сохранения возможности осуществления и самого заговора. Причиной, которая послужила, чтобы вынести такое решение, было то, что вскоре тут же или, вернее, после убийства Кирова, Ежов по поручению ЦК ВКП(б) наблюдал за следствием. И я лично от Ягоды знаю, что тут же вскоре, во все нарастающем темпе, обострялось чрезвычайное беспокойство Ягоды этой работой Н.И. Ежова. Ягода подчеркивал, что Ежов чрезвычайно быстро, как он говорил, осваивается и усваивает все особенности работы Управления государственной безопасности и что нет абсолютно никакой уверенности в том, что он, в конце концов, не придет прямо к раскрытию истинного положения вещей, к раскрытию заговора. Ягода, я знаю это опять-таки из разговоров его с рядом начальников оперативных отделов и, в то же время, членов заговорщической организации Ягода использовал все, чтобы дезинформировать Н.И. Ежова. Материалы, соответствующие информации, протоколы — посылались Ежову только те, которые определялись Ягодой и его помощниками. Прятались, утаивались соответствующие сообщения, документы. В общем, делалось все, чтобы затруднить работу Ежова.
И все-таки, к началу первой трети 1936 года Ягода сказал прямо, что у него абсолютно нет не только никакой уверенности, никакой гарантии, что Ежов не докопается до истинного положения вещей, но что, наоборот, он уже теперь убежден, что тот стоит настолько на верном пути, что нужны какие-то решительные меры, чтобы локализовать реально назревшую опасность.
В первой половине 1936 года я узнал впервые, что в свое время Ягоде было известно о том, как было организовано убийство Кирова. Как-то я зашел, как всегда, без доклада, без предупреждения, в кабинет Ягоды и застал его в сильно возбужденном состоянии, когда он беседовал с Молчановым. Когда Молчанов ушел, Ягода в состоянии большого раздражения бросил фразу: "Кажется, Ежов докопается и до ленинградского дела".
Потом, спохватившись, хотя он обычно от меня ничего не скрывал, он, предупредив меня об исключительной конспирации этого сообщения, которое будет сделано, и лишний раз в двадцатый или сороковой, пообещав, «в случае чего» оторвать голову, сказал, что ему было известно, что готовится покушение на Сергея Мироновича Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвященный во все — заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено.
Летом 1936 года он поручил другим лицам, не проходящим по этому делу, отравление квартиры, в которой жил Ежов Как, когда, чем, при каких обстоятельствах это было сделано, он мне не говорил, и я этого не знаю, но что это было сделано, в этом я уверен, потому что я знаю, что у Ягоды слово с делом чрезвычайно редко расходилось. Когда он был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов. Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты против ожогов, запаха и что-то в этом духе. Это было 28 сентября 1936 года.