Кто сказал: "Война"?
Шрифт:
— Врешь ты все, чужестранец, не цветут сады зимой! И люди все равно болеют и умирают.
Зря поторопился! Перегнул — сейчас мальчишка развернется и уйдет, не желая больше разговаривать с чужаком, который тычет в нос его увечьем и бередит рану. А второго раза вот так свободно поговорить с кнезичем может и не быть. Озавир, досадуя на себя, не знал, что ответить. Может, теперь лучше вообще молчать? Быстрее забудется… Но кнезич не уходил, ждал ответа. Даже в глаза заглянул — и тут стало ясно: попался. Почуял для себя что-то ценное. Что ж, тогда пусть узнает больше.
— В Орбине тоже бывает снег и холод, не как у вас, конечно, редко, но бывает. И по берегу реки иногда намерзает лед. А вокруг главной
— Должно быть, чудное место — этот ваш Орбин, — перебил его мальчишка. Он по-прежнему недоверчиво ухмылялся, но уже было заметно, как заинтересован. Только вид делает, что ему, мол, все эти чужеземные штучки не нужны.
— Да, чудесное, — Озавир улыбнулся, — У нас есть те, кто очищает воду и плавит металл, кто красит в яркие цвета ткани и кожу, варит мыло. И лечит людей.
Он замолчал. Но мальчишка тут же вскинул взгляд в ожидании продолжения. Он, наверное, сам не знал, сколько в том взгляде было надежды.
— Конечно, врать не стану, и у нас люди умирают от болезней. И тебя даже маги вряд ли сделают таким, как Горан. Но ты сам мог бы лечить себя, других. Да что угодно! Даже играть в снежки. И побеждать. — Озавир весело усмехнулся, — Тем более, чтобы планировать победы сильным и здоровым быть не нужно.
Мальчишка мотнул головой и упорно продолжил спорить:
— Все равно это сказки. Орбин — вон как далеко. Да и ты скоро домой вернешься. Как же я буду учиться?
— По книгам… — сказал — и сразу понял: откуда в такой глуши книги? Сам кнез читает с трудом, а Ярмил, ненужный и незаметный, наверняка вообще не умеет. — Я научу тебя читать по-орбински, хочешь? И книг пришлю.
— А когда научишь? Прямо сейчас?
Хочешь победить врага — воспитай его сына — так гласит древняя мудрость. Что ж, похоже у Озавира это может получиться.
— Так что? — в нетерпении переспросил Ярмил.
— Конечно, давай начнем прямо сейчас. Идем?
Схватка на льду была в самом разгаре, несколько потешных бойцов уже размазали границы пепельного круга и были изгнаны на берег. Несмотря на потери, кезич Горан со своим маленьким отрядом все яростнее наседал на снежную крепость. Но его старшего брата больше не заботило, победит он или нет.
*1*
Гайяри проехал во двор конюшен и спешился. Несколько мальчишек тут же оказались рядом, наперебой предлагая услуги славному господину из старшего рода, но он лишь отмахнулся. Доверять Задиру чужим рукам — этого только не хватало. Сам расседлал, сам хорошенько растер и завел в стойло, расплатившись со старшим конюхом. Ничего, что с начала игр конюшни переполнены — для его серого красавца всегда найдется лучшее место, чистая вода, овес и соленая краюха — недаром же он платил вдвое, и не медью, а серебром.
Устроив любимого скакуна, Гайяри вышел во двор и мимо приземистых конюшен направился прямо к громаде Большой арены Орбина. В оружейной галерее под трибунами звенели клинки, лязгали доспехи, перекликались занятые разминкой бойцы. Но стоило там появиться, и все мигом стихло. Невольники арены — ученики и наставники боевой школы — опустили оружие, замерли, уставившись себе под ноги. Чужаки из соседних стран не спешили кланяться, напротив, во все глаза принялись разглядывать златокудрого — одного из тех непобедимых, с кем сегодня предстоит сражаться. Обычное дело. Гайяри даже оборачиваться на них не стал. Где-то здесь, скорее
Навстречу вышел сам Иртан Гнутый Меч, совладелец школы и устроитель игр — коренастый, нестарый еще мужчина, как всегда наряженный не к месту пышно и дорого: в узорчатый атлас и тонкую шерсть. Изрезанное шрамами лицо расплылось в улыбке, показавшей недостаток двух передних зубов.
— Приветствую тебя, славный, — сказал он и тоже поклонился, но не как раб, вперив взгяд в землю, а глядя в глаза как равный равному.
Иртан сумел подняться от невольника арены до хозяина игр, и свободу, по слухам, заслужил тем, что погнувшимся в бою мечом одолел орбинита старшей крови. Впрочем, и сам он, светло-русый, синеглазый, с породистыми чертами, которые ни шрамы, ни выбитые зубы не могли обезобразить окончательно, скорее всего, был орбинитом не меньше, чем наполовину — не иначе кто-то из славных продал в школу своего ублюдка. Шрам на пробитой ноздре потерялся среди старых боевых отметин, но невольничью серьгу Иртан носил по-прежнему, правда, теперь в ухе — гордился, наверное… хотя Гайяри искреенне не понимал, чем тут можно было гордиться? Он слегка кивнул в ответ: кланяться полукровке-вольноотпущеннику, пусть и удостоенному гражданства, слишком много чести.
Иртан не оскорбился, вроде бы даже не заметил.
— Все готово, как ты любишь: горячая вода, чистое полотенце, твой доспех, гребень и ленты. И охрана: никто тебя не потревожит. Собирайся спокойно — все ставят на твою победу.
— Не бойся, Иртан, не разорю, — усмехнулся Гайяри. — Златокудрый демон не проигрывает.
И, не сбавляя шага, прошел дальше по галерее, мимо личных и рабочих комнат устроителя, мимо фонтана, где бойцы умывались после тренировок, мимо темного прохода вглубь под трибуны, к архиву игр, кельям рабов арены, складам разной утвари и еще целому лабиринту помещений. В самом конце галереи его встретили двое немолодых уже бойцов-невольников из тех, что оставили сражения на арене в далекой молодости — охрана школы.
Просторное помещение за их спинами с проемом в стене, забранным решеткой, звалось «господскими покоями». Там обычно готовились к выходу на арену бойцы-орбиниты. На трибунах зрители свистели, кричали и топали, приветствуя очередных поединщиков, но сюда шум почти не доносился. И хорошо: ритуал подготовки к бою требовал тишины и сосредоточения. На одном из стоящих вдоль стены ларей Гайяри нашел кувшин с водой, медный таз. Убедившись, что вода не остыла, он разделся и начал тщательно смывать с себя дорожную пыль. «Собрался в бой — готовься к смерти» — так его учили, а чумазым умирать негоже. Боли и смерти Гайяри не боялся, попросту не верил, что такое может с ним случиться, но умывание перед поединком — тепло и плеск воды, звон меди, холодок сквозняка на влажном теле — приносило особенную, обостренную радость бытия, чувство жизни и силы. Покончив с умыванием, он насухо вытерся и взялся за доспех.
Еще до потрясения лучшие воины старшей расы, желая помериться силой и мастерством, вручали жизнь Творящим — выходили на бой нагими, доверяясь только своей выучке и полученному от богов дару. Теперь, когда магия ушла из Орбина, вместо дара златокудрые бойцы брали клинки и сражались не между собой, а с любым противником, готовым бросить вызов, поставить на кон жизнь. Но разве это повод менять освященные веками обычаи? Гайяри, как и его древние предки, хотел почтить Творящих за благодать, которую в себе чувствовал, поэтому единственное, что он все же себе позволил — это кожаный пояс с приклепанными по краю стальными пластинами поверх набедренной повязки: очень уж не хотел по глупой случайности доживать жизнь евнухом.