Кто сказал: "Война"?
Шрифт:
Застегнув и проверив пояс, он снял свою обычную голубую ленту, расчесал волосы и туго перевязал другой — алой, траурной. Теперь он был готов. Осталось только вдохнуть, закрыть глаза и представить…
…горячий песок под босыми ступнями, знакомый рельеф рукоятей в ладонях, тяжесть клинков, приветственный гул трибун — и дрожь возбуждения потекла по телу, отсекая волнение и суету. Вот сейчас темная огненная сила наполнит кровь, упругими ударами смоет остатки слабости и сделает его непобедимым. Гайяри любил все это: страх, перетекающий в предвкушение, чистый, расчетливый азарт боя, миг победы — и власть! Безграничную власть над жизнью противника, над помыслами тысяч орбинцев, от славнейших патриархов
Негромкие шаги заставили Гайяри прерваться и оглянуться. Как всегда Иртан явился сам и как всегда произнес только одну фразу:
— Пора, славный, — и, дождавшись ответного кивка, повел его через галерею и темный лабиринт коридоров.
И вот он, ослепительно-солнечный круг арены. И переполненные зрителями трибуны — теперь они кричат от нетерпения, свистят и топают ради него. Славные орбиниты, их слуги и рабы желают видеть, как он сразится и победит. А пламя уже течет по венам, сила бугрит мускулы, время покорно льнет к рукам, лижет разгоряченное тело прохладным языком летнего ветра. В одной руке — узкий прямой меч, в другой — кинжал-мечелом… и ни страха, ни злобы, ни сожалений. Пора.
Едва сдерживаясь, чтобы не побежать, Гайяри вышел на середину арены и, скрестив клинки перед грудью, опустился на одно колено. Крикнул громко, как можно громче, в самые небеса:
— Жизнь моя — Творящим и гражданам славного Орбина!
Несколько долгих мгновений смотрел на зрителей: делясь счастьем, восторгом и силой. И только потом поднялся, чтобы встретить противника.
Это был ласатрин, высокий, мощный, похожий на того медведя, что красовался на его нагруднике. Он шутя перекинул из ладони в ладонь полуторный меч, и на лице, заросшем бородой, весело блеснули серо-зеленые глаза.
Гайяри тоже стало весело. Этот северянин, видно, очень гордился собой: окинул его долгим взглядом и басовито захохотал. А потом расшнуровал доспех, тоже сбросил на песок. Кого он видел напротив? Голого мальчишку? Недоумка, решившего поиграть во взрослые игры? И даже не подумал, какая это ошибка — смотреть в глаза орбиниту, готовому к драке. Мог бы проиграть уже сейчас.
Но публика любит зрелища, и, Творящие свидетели, Гайяри даст все, что она любит!
Он бросился вперед, метя в голову, чтобы вмиг присесть и ударить по ногам. Северянин опешил от такой наглости, но меч вскинул и отскочить успел. Хорошо! Попрыгай. А теперь побегай за мальчишкой! Достанешь? Справа? Слева? А нет! Я тут, лови — разворот кинжала: по ребрам бьет только рукоять. И через миг — уже сбоку ступней под колено.
Гайяри откровенно смеялся над верзилой, гоняя по кругу. А тот не мог понять, почему с ним играют, и все больше свирепел. Уже не улыбка — оскал прятался во всклокоченной бороде. Еще миг — и северянин зарычал. Глаза налились кровью, взгляд потек, смазался. Такой боец не поддастся на испуг так запросто.
Значит, теперь будет всерьез. И быстро. Вихрь битвы, звон стали… Орбинский клинок надежнее, но северянин сильнее — каждый его удар выворачивает локоть, выламывает плечо. Забудь!
Забудь о теле, о боли. Не смотри на врага. Не злись, не думай — слушай, чувствуй: дыхание, скрип песка, дрожь воздуха… И свист клинка. Вот он, справа наискосок. Разворот навстречу и локтем — снизу в челюсть. И тут же в сторону — не зевай.
Тяжелый ласатрин от удара лишь слегка покачнулся и тут же крутанул мечом. Поверху.
Белые
Еще раз, под клинок. Соберись… вот сейчас: удар по ушам, боль, во рту привкус крови — и время потекло тягучим медом, между вдохом и выдохом, между мигом и другим, пока песок вихрится в ногах и не коснулись плеч взлетевшие пряди — кинжал запирает оружие северянина, а меч Гайяри с размаха бьет по шее.
Плашмя.
Но добивать врага нужно сразу, и в бездну боль и кровавые сопли.
В ужасе северянин застывает, Гайяри ловит его взгляд. «Ты мой! Раб», — приказывает он. И враг сдается: «Твой». Тяжелый меч повисает, едва не срубив ему полруки, и падает.
«На колени», — скрещенные лезвия меча и кинжала осторожно, почти ласково ложатся на шею уже поверженного ласатрина, чтобы не ранить, даже не оцарапать. Гайяри не нужна его кровь. Зачем? Ужас и благоговение во взгляде врага, восторг и любовь орбинцев — это все, чего он желает. Миг славы и могущества, еще. И еще!.. Теперь восторг и любовь переполняют и его тоже, и мир — весь огромный мир кажется родным и прекрасным!
Наконец Гайяри поднял голову, посмотрел на трибуны. На самые верхние, оставленные пришлым инородцам, невольникам и прочему городскому сброду; на мелких торговцев и мастеровых, расположившихся посередине; на приятелей-семинаристов. Некоторых узнавал в лицо, видел их счастливые глаза, улыбки, полные дружеской гордости — и тогда ему становилось еще веселее и радостнее — это им, жителям великого Орбина, он дарил свои победы.
Только передние ряды, устланные коврами и задрапированные тканями, старался не рассматривать слишком пристально. Эти места занимали патриархи с сыновьями, их жены и дочери, выглядывающие из-за пестрых пологов паланкинов… но среди них никогда не было его матери. Слабая, болезненная, а оттого подозрительная и чересчур пугливая Бьенна Вейз не приходила смотреть на опасные игры старшего сына. И дочь, его любимую сестренку-близнеца, не пускала. А отец… что ж, если не приглядываться, можно было думать, что славнейший Геленн там, хотя бы надеяться на это.
Гайяри еще раз обвел взглядом трибуны и крикнул:
— Граждане Орбина! Мой соперник…
Воздуха не хватило, и голос подвел. Он тряхнул кудрями, засмеялся и начал снова:
— Он честно бился и достоин жить! Он не враг нам!
— Да! — радостно взревела публика. — Не враг! Пусть живет!
Тогда Гайяри уронил клинки на песок, поднял ласатрина с колен, а потом со словами «благодарю тебя за битву, друг», обнял, словно и впрямь лучшего друга.
— Благодарю за битву… — растерянно повторил северянин.
А Гайяри тихо добавил:
— Не люблю крови, но выйдешь против другого орбинита без доспеха — умрешь.
Когда шестнадцатилетний наследник Вейзов, шестого из старших родов Орбина, заявил родителям, что будет сражаться на арене, он ждал негодования и запрета, но вышло иначе. Отец удивился, но позволил, и даже мать не стала с ним спорить. И вот теперь, спустя всего год, он — лучший. Непобедимый златокудрый демон Большой арены Орбина. Но все же каждый раз находился тот, кто готов бросить ему вызов. Кем они были и чего искали? Невольниками, готовыми платить жизнью за свободу? Наемниками, набивавшими себе цену, или благородными господами, мечтавшими о славе? Он не знал. Да и было ли ему дело до дикарей? Главное — они ждали его здесь, среди гула тысяч голосов, на белом, разогретом солнцем песке. Значит, надо выйти к ним и победить. Раз за разом он выходил и побеждал. И в этом было его счастье.