Кто твой враг
Шрифт:
— Уж не хотите ли вы сказать, что стоит мне переехать в Лондон, и я стану алкоголичкой?
— Я уверен: мистер Лоусон выражался иносказательно.
— Я — канадец, — сказал мистер Лоусон, — и тем горжусь. Мисс Морган права в одном. Культурным раем Канаду назвать еще нельзя, но, — распалялся он, — если наши даровитые поэты будут и дальше убегать в более благополучные — я намеренно употребляю это слово, — благополучные страны, развить канадскую культуру нам не суждено. — Он подался вперед. — Англия, мисс Морган, мертва. Ей конец.
— Возможно, и так, — сказала мисс Морган. — Но там, по крайней мере, есть люди, которые читают
Томас Хейл откинулся в кресле.
— Весьма спорное утверждение, мисс Морган. Я — канадец. И я читаю стихи.
— Старая дева, — сказал Хайман Гордон. — Тьфу.
Труди Гринберг закаменела.
— Гоголь, — сказал Хайман Гордон. — Вот это поэт так поэт.
— Прошу вас, — сказала Труди. — Мы мешаем Джозефу.
— Байрон, — сказал Хайман Гордон, — вот кто, по-моему, поэт.
— …всего лишь из-за классовых различий?
— Извините, — сказал мистер Лоусон, — но мы не хотим, чтобы наш ребенок рос в стране, опутанной паутиной предрассудков и привилегий, погрязшей в чванстве. И мы ни за что не отдали бы Дэвида в частную школу.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к нашей теме, — сказала мисс Морган.
— Весьма своевременное замечание, — поддержал ее Хейл. — Вопрос, какое образование выбрать для ребенка, неуместен.
— Конечно, конечно, — сказал мистер Лоусон, — но мне хотелось бы снова обсудить с мисс Морган проблемы экспатриантов после того, как она поживет в Лондоне с мое.
— Повторяю, — сказала мисс Морган, — Канада — провинция. И мой отъезд из Канады этого не изменит.
— Пусть провинция, — сказал мистер Лоусон, — но в этой провинции жизнь бьет ключом. У нас в Торонто происходят потрясающие события. Взять, к примеру, хотя бы Стратфордский фестиваль… [150]
150
Стратфордский фестиваль — имеется в виду ежегодный шекспировский фестиваль. С 1953 г. фестиваль стали проводить не только на родине Шекспира в Стратфорд-он-Эйвоне, но и в канадском Стратфорде.
— Уж не собираетесь ли вы объявить Шекспира канадским писателем? А?
— Ха-ха-ха, — раскатился мистер Хейл.
— Вы прервали…
— Вы назвали лондонский театр упадочническим. Вам, как я понимаю, не удалось поставить ни одну из ваших пьес в…
— Послушайте, вот вы сказали, что канадцы не читают стихи, но вся штука в том, что они не читают ваши…
Динь-динь-динь, зазвенел, предваряя мистера Хейла, звонок. Зазвучала музыка.
— Дамы и господа, — сказал Томас Хейл, — вы смотрели…
— Выключите, — сказал Эрнст.
Хайман Гордон нажал кнопку.
— Как вы? — спросила Труди.
На лбу Эрнста выступила испарина.
— Ну же, герой. Попрошу улыбочку.
— Мне хотелось бы немного поспать, — сказал Эрнст.
— Разумеется. — Труди Гринберг выжидательно посмотрела на Хаймана Гордона.
— После вас, мисс Гринберг.
Труди нагнала Хаймана Гордона у двери.
— Минутку, — сказал Эрнст. — Когда их ожидают?
— Примерно через полчаса, — сказала Труди. — Я вас разбужу заранее.
У студии Чарли поджидала Джои в «бьюике».
— Бог ты мой, бедная девочка. — Чарли рассматривал скверную газетную фотографию Салли. — Бедная дурочка.
Некоторое время они ехали молча, потом он спросил:
— Как Дэвид?
— Спит, как сурок.
— Бедная девочка. — Чарли закурил две сигареты, одну передал Джои. — Что пишет Карп?
— Он оказался там не ко двору. Ему приходится нелегко. К нему относятся с подозрением, оттого что он выжил.
— Бедный Карп.
Чарли задумался, и все мысли его были о друзьях — одних он потерял, другие умерли, третьи стали врагами, и, хотя все они, и он в том числе, изо всех сил тщились этого избежать, кончили они тем, что только сильнее ранили друг друга. Думал он и о том, что вот наконец-то он в Канаде с женой и ребенком и даже что-то вроде знаменитости, и тем не менее в глубине души, на самом ее дне, скверность, ощущение такое, точно его надули. И накатывал страх, что его уличат — и не так в каком-нибудь проступке, как в установках. Думал он и о Нормане, задавался вопросом: лучше ли ему. Ну это вряд ли, к такому заключению пришел Чарли.
— Почта была? — спросил Чарли.
— Экберги зовут на ужин в субботу вечером. Тебя пригласили выступить в Карлтонском колледже двадцать пятого.
— Двадцать пятого, говоришь?
— И еще ЮИМА [151] просит тебя быть судьей на их конкурсе драматургов.
— Бедная, бедная дурочка.
— Сеймур приглашает нас завтра — пропустить стаканчик-другой. Я… что ты сказал?
— Ничего.
— Что с тобой?
151
ЮИМА — Юконская историческая и музейная ассоциация, находится в городе Уайтхорс (Канада).
— Хочется надеяться, — сказал Чарльз, — что из Дэвида что-то выйдет. Художник, может быть.
В Монреальскую еврейскую больницу Эрнст — через Мюнхен, Париж и Лондон — попал долгим и кружным путем. Пробраться на судно в Ливерпуле не составило труда, и, очутившись в Монреале, Эрнст ел в тех же кафешках, где обычно перекусывала Салли, ходил по тем же улицам, где ходила она. Посещал занятные, по ее мнению, бары, отыскивал в телефонном справочнике имена людей, о которых она упоминала, стоял около их домов, ждал, пока они выйдут. По меньшей мере раз в день проходил мимо ее дома в ПБМ [152] . Во второй раз встретил отца Салли — он узнал его по фотографии, которую она ему показала. Мистер Макферсон, худощавый, седоватый, со спокойными голубыми глазами, трубку он держал, оберегая от дождя, чашечкой вниз, оказался именно таким, каким и должен быть шотландский директор школы. Эрнст с тоской и сокрушением вгляделся в отца Салли, когда тот прошел мимо, затем несколько кварталов шел за ним по пятам, точно влюбленный ученик.
152
ПБМ — Преблагая Божья Матерь (Notre Dame de Gr^ace) (фр.) — так называется жилой район на западе Монреаля.