Кто твой враг
Шрифт:
— Доживи я хоть до ста, — прошипела она, — этой дурацкой выходки я тебе не забуду.
Боб засмеялся, шлепнул себя по коленям.
— Не пригласила его остаться — получай, — сказал он.
— Ну и паршивец же ты.
— Будет тебе, — сказал он, — пошли поедим.
В ресторане Боб с ходу заказал два двойных виски.
— Извините, я на минуту отлучусь, — сказал он. — Надо позвонить.
Норман неуверенно улыбнулся Зельде.
— Что, если сделать вид, будто мы в наилучших отношениях
Но Боб вернулся, прежде чем Зельда успела ответить.
— Линия занята, — объяснил он.
Они заказали много разных блюд — решили отведать от всех понемногу.
— Ошибка Нормана в том, — сказал Боб, — что он — сталинист-скороспелка.
Зельда не засмеялась.
— Как все это восприняли? — спросил Норман.
— Ты не поверишь, — сказал Боб. — Да я бы и сам не поверил, но Винкельман разрыдался, когда узнал, как погибли еврейские писатели [148] . Ты же знаешь, он к партии потянулся прежде всего из-за антисемитизма. Считалось, что в России антисемитизм, кавычки открываются, вне закона, кавычки закрываются, а ты что, об этом не слышал?
148
Речь идет о И. Фефере, Л. Квитко, П. Маркише и других членах Еврейского антифашистского комитета, обвиненных в государственных преступлениях и шпионаже и расстрелянных в 1952 г.
— Ну а сам-то ты, — спросил Норман, — ты-то что думаешь?
— Если это правда, — ответил Боб, — тогда и это преступление, и любые другие должны быть разоблачены. Но слышь, Норман, я двадцать лет назад вступил в партию, потому что считал человеческую жизнь священной, а капиталистическую систему бесчеловечной. Я и по сей день так думаю. Если Сталин допустил ошибки, если он — тиран, это, что и говорить, стыд и позор, вместе с тем я не исключаю, что социализм неизбежно должен был пройти через эту стадию. — Боб встал. — Извините. Я мигом вернусь.
Норман смотрел, как Боб, пошатываясь, пробирается к телефону между прихотливо расставленными столиками.
— Ты ничего не ешь, — обратился он к Зельде.
— Я не голодна.
До возвращения Боба оба так и не проронили ни слова.
— Линия, чтоб ей, все еще занята.
На самом деле никто не брал трубку. Боб гадал, куда бы могла деться Салли.
— Какого черта. — Он заказал еще виски. — Так на чем я остановился? — спросил он.
— На Сталине, — сказал Норман, — вот на чем.
Боб рассматривал Нормана помутневшими от выпитого глазами. А ведь он холостяк, думал Боб. И по всей вероятности, должен знать хорошего абортмахера. Надо его попытать.
— Посмотри на
— А ты посмотри на это вот так, — сказал Норман. — Сдается мне, что, кроме политических заслуг, у таких людей, как мы, ничего другого за душой нет. Осознать это в сорок очень тяжело.
— Вот уж не думала, что тебя это все еще заботит, — ввернула Зельда.
— Заткнись! — прикрикнул Боб.
— Боб, он давно показал свое политическое лицо. Он…
— Молчи! Сама не понимаешь, что несешь. Послушай, — язык у Боба заплетался, — Норман, я — гуманист. Я верю, что человеческая жизнь священна. На том стоял и стою. — Боб не без труда встал. — Извини, я мигом назад.
Зельда раздавила сигарету в тарелке жареного риса.
— У нас сегодня гости, — сказала она. — Ты не хотел бы прийти?
— Рад бы, да занят, — сказал Норман.
— Пожалуйста, скажи Бобу, что я тебя пригласила, но ты занят.
— Нет. Не скажу.
Вернулся Боб.
— Так на чем я остановился? — спросил он.
— На том, что человеческая жизнь священна, — сказал Норман.
— Я ухожу, — объявила Зельда.
— Встретимся в церкви, — заявил Боб.
— Я ухожу, слышишь?
— А я сказал: встретимся в церкви.
Зельда толкнула Нормана локтем.
— Скажи ему, — попросила она.
— Ась?
— Ты скажи-ка мне, скажи. — Боб приподнялся, размахивал руками — изображал, что дирижирует оркестром. — Ты скажи-ка мне, скажи.
— Скажи ему.
— Сама скажи.
— Как, она еще здесь? — спросил Боб.
Норман кивнул.
— Я пригласила Нормана прийти к нам в гости. Он занят.
— В гости. У кого это гости? — спросил Боб.
— Это правда. Она пригласила меня.
— Милости просим, будь нашим гостем, — выпевал Боб.
— Он сказал, что занят, — не отступалась Зельда. — Ну а теперь, ты уедешь со мной? Пожалуйста.
— Я тоже занят, — сказал Боб. — Все заняты, такое теперь время.
— Вот-вот начнут собираться гости, твои гости, между прочим.
Боб посмотрел на часы — без двадцати восемь.
— Мне надо позвонить, — сказал он. — Зельда, послушай, я вернусь через час. Должен сперва кое-кого повидать.
Зельда застыла в нерешительности.
— Я привезу его домой к половине девятого, — сказал Норман. — Обещаю.
Едва Зельда ушла, Боб, пошатнувшись, снова восстал.
— Я мигом, — сказал он. Но на этот раз отсутствовал добрых пять минут.
— Не могу понять, — возвратясь, сказал он. — Не отвечает… — Он ухмыльнулся во весь рот. — Так на чем я остановился?