Кто укокошил натурщика? (сборник)
Шрифт:
Сиди возле входа пещеры сырой, вскормлённый на зло нам циклоп пожилой, сиди возле входа – я добрый теперь, – спиной опершись о прохладную дверь.
Быть иль не быть – вот в чём вопрос – тебе в моей пещере! Коль хочешь жить, молокосос, так сам ступай за двери! А то сожру, как куропатку: съем пятку, обгложу лопатку, перекушу ребро и таз, и пасть порву, и вырву глаз!
Белеет
Эх, полным полна твоя бутылочка, есть и градус, есть и вкус! Откупорил с жадною ухмылочкой и во хмель немедля окунусь! Я наполню бокал за бокалом… Про камыш пропою я вокалом… Дело лишь остаётся за малым: закусить бы вино мясом, салом.
Съел, съел, съел, съел, съел! Страшен великан и смел! А друг наш был так мил и мал! Эх, гибнут люди за металл!
Я приду к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, и поэтому с рассветом пить и есть примусь сначала. Вас тут много тунеядцев: на неделю хватит кушать. Буду в стельку напиваться, вволю жрать и бить баклуши!
Братцы-соратники, вечные странники, морем лазурным оплыли Европу вы; мчались вы, будто, как я же, изгнанники, с милого севера в глотку циклопову! Он захмелел и готов захрапеть. Больше его мы не будем терпеть! Сядем мы в лодку и двинем домой! Пусть остаётся голодный и злой!
А ты-то кто? За древностию лет тебя в делах забыл спросить об этом. Сужденья чЕрпаю из забытЫх газет; времён Троянских войн не верю я газетам. Как имечко твоё, вино мне давший псих? Тебя я за питьё съем позже всех других.
Никто! Как много в этом звуке для уха моего слилось! «Никто», – зовёт меня супруга, и брат, и друг, и кум, и гость. Меня зовут Никто. И ты меня зови: Никто, Никто, Никто… Никто – твой визави.
Запомню это я названье… Передо мной явился ты, как ножка сочная баранья, иль пряная икра кеты… Чтобы ты не расстался со мной до того, как я тебя съем, двери я привалю-ка
Спи, циклопик, спи, ужасный, баюшки-баю. Мы насыплем яд опасный в кружечку твою. Скажем прямо, для обиды: ты подлец большой! Станешь падалью ты видом, распростясь с душой.
Он камень на пути воздвиг нерукотворный! В пещере зарастёт грибами мой скелет… Нет! Если он умрёт, не сдвинув глыбы горной, то и для нас спасения из заточенья нет! Он должен быть живым, чтоб камень мог пропасть! Но что нам сделать с ним, чтоб не попасть в ту пасть?
Умом циклопа не понять, аршином общим не измерить… Чтоб мы спаслись, он должен встать и отворить пред нами двери.
Я достаю из широкой сумы дубликатом могучего рока моток лейкопластыря: хищнику мы заклеим непарное око. Если закроем единственный глаз – циклоп не увидит, не скушает нас.
Ночевала тучка грозовая на заду циклопа-великана, мне приснилось, молнии вонзая… Разбудил меня кошмар столь рано… Но почему темно вокруг? Мой глаз не видит мох и мух! Мой взор потух… Но я пастух. Я должен скот пустить на луг… Наверное, Никто-злодей мне вырвал глаз рукой своей! Но от меня он не уйдёт! Нащупаю и брошу в рот!
Как хороши, как свежи были розы, когда Никто мне расточал угрозы, когда он корчил рожи, строил позы, когда довольны, сыты были козы… Теперь Никто молчит, а козы голодны… Но из пещеры выйдут животные одни: ощупывать я стану любого, а затем овечку отпущу, а человечка съем! Да, от меня теперь никто не ускользнёт – непрошеные гости наполнят мой живот!
Люблю грозу в начале мая, а вот циклопов не люблю… Главу чешу, соображая, как нам пробраться к кораблю… Придумал! Из пещеры выйдем, прильнув к баранам снизу мы, – укрывшись под бараньим брюхом, сбежим из этой кутерьмы!