Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Да, батюшка.
– Киреев чувствовал себя открытой книгой, которую легко читает этот удивительный человек.
– Господь еще не призывает вас.
– Я еще... не очистил... сердце? Поэтому я... буду жить?
– Киреев не верил своим ушам.
– Правда странно? Вот вам еще один парадокс, раз вы их так любите. Недавно вы были бы счастливы, узнав, что еще будете жить и что близкая смерть вам не грозит, а сейчас вы даже разочарованы.
– Разочарован? Да, похоже на это, батюшка. Один человек... еще тогда сказал, что завидует мне...
– Пути Господни
– Лиза... умерла?
– спросил Киреев, хотя он уже все понял. Старец помолчал, затем ответил:
– Умереть - не очень... верное слово. Еще один парадокс, согласитесь: многие хорошие слова для нас приобрели противоположное значение, и наоборот. Слово "прелесть", то есть "обман, ложь", стало похвалой... Да... Раньше на Руси говорили "преставился". Понимаете? Человека как бы переставили. Он в другом измерении, но он стоит, он жив... А еще есть такое слово - "успение".
– Какое-то соединение "сна" и "уснуть".
– Так оно и есть. Успеть спастись... Она вымолила вас, эта девочка...
– были последние слова, которые Киреев услышал от отца Иллариона.
Может быть, от того, что огорошила его весть, полученная через старца, но само причастие запомнилось ему гораздо меньше исповеди. Нет, он с волнением и трепетом подходил к Чаше, но внешне ничего особенного в его душе не произошло. Михаил отныне ни на секунду не сомневался, что Лиза по-прежнему жива, только находится в другом измерении. Земной путь ее был завершен. Но от сознания того, что он никогда не увидит свою дорогую коноплянку, Кирееву стало невыносимо грустно.
Подошедший после окончания службы отец Варлаам поздравил Михаила с принятием причастия и подарил большую просфору. Простившись с ним и другими монахами, Киреев отправился к воротам, где все на том же месте лежал его рюкзак.
– Куда теперь пойдете?
– спросила Михаила подошедшая Надежда.
– А то бы остались...
– Старец пока не звал. А после будет видно... Куда пойду сейчас? Городок такой есть - Бобров называется. Не слыхали?
– Нет.
– А оттуда уже точно - в Старгород, - скорее себе, чем женщине ответил Михаил.
– Тоже не слышала.
– Вот теперь будете знать.
– Ангела-хранителя вам в дорогу. А старец будет молиться за вас. И вы его тоже не забывайте!
– Что вы!
– А то оставайтесь. Я для вас без хрена квас сделаю.
– Надо идти. Спасибо.
– Я вот тут вам хлебушка и огурчиков малосольных положила. Идите с Богом! Киреев вновь прошел через весь Древлянск. Но теперь город показался ему совсем другим тихим, сонным и очень уютным. Он зашел на почту и хотел позвонить в Москву. Отстоял длинную очередь - единственная телефонистка работала очень медленно, а потом Киреев передумал звонить. Что он скажет Ире и Виктору? И Михаил послал Бобровым телеграмму, в которой
* * * Киреев оказался прав. Оперуполномоченный не усомнился в показаниях Юли, а Вадим Алексеевич и Федор не оставили девушку в одиночестве. Хирург вообще-то здорово помучил ее. Он заставлял Селиванову много ходить - сначала по палате, потом по коридору и, наконец, по маленькому больничному парку. Разумеется, Юле это не нравилось: лежать в постели было гораздо комфортнее, при ходьбе же начинались боли. Но с каждым новым днем девушка ходила все увереннее и увереннее. При выписке Голубев дал Юле, как он сам выразился, ЦУ - ценные указания и обязал ее каждый день приходить на перевязки.
– Вадим Алексеевич, - спросила она хирурга, - я у вас в неоплатном долгу, но ответьте мне: почему вы так заботитесь обо мне?
– По многим причинам, уважаемая Юля.
– Киреев - одна из них?
Голубев на секунду-другую задумался. Потом ответил:
– Он - редкий человек.
– Потому что ходит пешком?
– Потому что неделю просидел возле твоей постели и ни разу не попросил меня, хирурга, посмотреть его самого. Думаешь, я не понял, чем он болен? А вообще, - Вадим Алексеевич улыбнулся, - уважаемая Юля, разве чувство приязни, дружбы всегда логически объяснимо? Хотя, не спорю, мне было приятно, как большому поклоннику Канта, встретить в нашей жизни единомышленника.
– Михаил Прокофьевич вам сам сказал, что любит Канта?
– Зачем? Когда тебя привезли в приемный покой, то я позволил себе процитировать Иммануила: "Удел женщины - владычествовать, удел мужчины - царить..." А Михаил Прокофьевич неожиданно
– для меня, разумеется - закончил мысль Канта: "...потому что владычествует страсть, а правит ум". Юля возмутилась:
– Вас, что, на такие глубокие мысли навело мое распростертое тело?
– Не обижайтесь, уважаемая Юля. У женщин мысли рождаются из переживания, а у мужчин переживания из мыслей...
– Это тоже сказал Кант?
– Нет, это сказал хирург Голубев... Мне трудно объяснить женщине ход своих мыслей, но, поверьте, и Киреев, и я, и тот молодой человек, кажется, его зовут Федор, все мы переживали за вас.
– Я это знаю и благодарна вам всем. Но все-таки, что в моем тогдашнем положении вызвало в вашей памяти эту цитату?
– Вы не понимаете?
– Не понимаю. А Киреев понял вас или только показал свою эрудицию?
– Как у вас глазки заблестели! Вот вам и ответ. Если бы миром правил ум, а не страсть!
– Получается, что во всем виноваты женщины?
– Да нет же! Разве настоящий мужчина мог так поступить с вами? Все перемешалось в этом мире...
– Голубев громко вздохнул.
– Вы умирали тогда. На лице ни кровинки, зато в крови обе руки. Это правда, что все хирурги в той или иной степени являются циниками. Но не потому, что они бессердечны. Это защита организма, если хотите. И все равно, когда умирают дети или молодые люди
– к этому, уважаемая Юля, невозможно привыкнуть...
– Голубев замолчал.