Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Отец Варлаам, - спросил Киреев, - а почему вы думаете, что та женщина колдунья?
– А кто же она еще?
– удивился иеромонах.
– Нормальный человек, хоть он и неверующий, разве сделает такое? А над колдунами дьявол силу огромную имеет. Говорю вам, она даже выла - так не хотела это черное дело делать, а сделала...
Они вернулись в монастырь. По дороге отец Варлаам еще много рассказывал о монастыре и старце. Но Киреев заметил, что его спутник устал. Ему стало совестно так долго злоупотреблять добротой этого человека. Напоследок иеромонах показал Кирееву свою келью.
– Вы, наверное, устали, отец Варлаам, - сказал, прощаясь, Киреев.
– Отдыхайте. Только... Можно вопрос напоследок?
– Конечно.
– Вы ни разу не пожалели, что оставили прежнюю жизнь?
– Ни разу, - без раздумья ответил иеромонах.
– А как же близкие люди? О них не грустите?
– Из близких одна мама в живых осталась. Она... она поняла меня. А здесь хорошо. Правда, хорошо. Кстати, когда мы с вами поднимались сюда, не обратили внимания на семинариста, который нам повстречался?
– Честно говоря, не обратил.
– Приехал он сюда просто так, из любопытства - это Александр сам рассказывал. А с отцом Илларионом поговорил - и уже третий год в семинарии учится.
– Как-то просто все получается.
– А знаете, что сказал братии отец Илларион, когда этот мальчик после первого визита сюда уехал?
– будто не услышав реплики Киреева, продолжал иеромонах.
– Что придет время, и он будет нашим настоятелем... Прозорлив батюшка. Так что обязательно поговорите с ним. Да хранит вас Господь!
– Постойте, отец Варлаам. Еще один вопрос. Самый последний. Скажите... вам не скучно? Вот вы придете сейчас в свою келью...
– Киреев, как недавно его собеседник, не мог сформулировать свою мысль.
Отец Варлаам улыбнулся:
– Скучно? Что вы, Господь с вами! Я же молюсь, когда мне скучать?
– А молиться... это трудно?
– Это такая сладость. Бывает, что к молитве с нуждением приступаешь, бывает, что леность вдруг нападет. Лукавый ведь не дремлет и не спит никогда. В отличие от нас. Но Господь помогает. А сладость от молитвы остается. Вы можете не поверить мне, Михаил, и, не дай Бог, подумаете, что я хвастаюсь, но вижу, что вы - из новоначальных, а потому скажу: я всегда жду, когда останусь один и смогу молиться...
– А сколько нужно молиться?
– Спросите у старца. По мне, так весь день, все двадцать четыре часа.
– А как же спать?
– наивно спросил Киреев.
– Извините, но вы говорили о последнем вопросе, - мягко произнес отец Варлаам. Поклонившись Кирееву и вновь повторив: "Да хранит вас Господь", он распрощался с гостем. Оставшись один, Михаил вдруг почувствовал острую боль в желудке - видимо, сказывался тяжелый день. Ложиться уже не хотелось, и Киреев вышел на улицу. Вечер принес долгожданную прохладу. Возвращались с поля и фермы монахи, имевшие хозяйственные послушания. Молодая женщина мыла посуду, оставшуюся от ужина. Приветливо поздоровалась с Михаилом и предложила ему потрапезничать. Он отказался, но разговор с женщиной завязался. Ее звали Надеждой. Она оказалась москвичкой, работала программистом в одном из научных
– Работы здесь для монахов много. И монастырь восстанавливать надо, и хозяйство монастырское поднимать. А мы, несколько женщин, которые к старцу приезжают, стараемся на кухне им помогать. Местные тоже помогают, но все-таки здесь к монастырю пока еще настороженно относятся. Вот мы и стараемся так время рассчитать, чтобы все время кто-то здесь был. Через неделю я уеду, меня Елена Петровна сменит. Жаль, мало времени могу в монастыре находиться. Работа, сами понимаете, семья. А вы кваску холодного не выпьете?
– Все это Надежда проговорила на одном дыхании, продолжая мыть миски и тарелки.
– С удовольствием. Скажите, Надежда, а вам не жаль весь отпуск проводить вот так?
– И Киреев показал глазами на гору посуды.
– Вовсе нет. У каждого свое послушание. А для молитвы время всегда остается, да и службы здесь каждый день. А самое главное, к старцу близко. Он окормляет нас.
– И, взяв кружку, женщина направилась в столовую, но вернулась оттуда явно огорченной.
– Надо же, выпили все. Да и понятно: жара-то какая!
– Ничего страшного. Я в святом источнике водицы набрал.
– Ее для обратной дороги, для дома поберегите. Постойте, - вдруг вспомнила она, - у меня в погребе должен еще квас оставаться.
И, не слушая возражений Киреева, взяв ключ, Надежда направилась к погребу, который был неподалеку. Но если не везет, то не везет во всем. Замок не хотел открываться.
– Катерина!
– громко позвала Надежда.
– Катерина, где тебя носит? На ее зов прибежала белобрысая загорелая девчушка лет девяти. Судя по всему, дочка Надежды.
– Молись, - приказала ей мать. Приказала вроде бы строго, но было видно, что этот тон идет скорее от желания как-то приструнить Катерину, вертевшуюся как волчок. Да и любви в этих словах было больше, чем строгости.
– Мам, я с дядей Иовом к коровам пойду? Лады?
– Пойдешь, - сдерживая улыбку, сказала мать.
– А сейчас помолись. Девочка замерла у дверей погребка, закрыв глаза и что-то шепча губами. Надежда еще раз вставила ключ в замок - он открылся. Заметив нескрываемое удивление Киреева, женщина, дождавшись, когда Катерина умчалась, пояснила:
– Отец Илларион говорит, что детская молитва - самая чистая и не зря ведь Господь сказал: "Будьте, как дети". Когда у кого-то что-то не ладится, все зовут мою дочь. Она, конечно, шалунья порядочная, но свято верит, что Господь любую молитву исполнит.
– Любую?
– Конечно. Надо только веру иметь, хотя бы с горчичное зерно. Вот у Катерины моей такая вера есть
– это не я, как отец Илларион сказал.
Квас оказался холодным и очень вкусным. Киреев сделал глоток, второй... От страшной боли его буквально скрючило.
– Вам плохо?
– испугалась Надежда.
– Не беспо... не беспо... койтесь, - с трудом выдохнул Михаил.
– Хронический гастрит... не ел весь день... бывает.
– Он постарался выпрямиться. Боль стала чуть тише.