Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Мне пора.
– Постой, Котик. Пожалуйста. Посиди еще, а я попробую вспомнить.
– Что - вспомнить?
– Когда он меня приручил.
– Хорошо, - согласилась уже не очень трезвая Наталья.
– Пока ты будешь вспоминать... Хороший коньяк.
– Поняла.
– А себе? Хотя бы символически.
– Уговорила.
– Ты вспомнила?
– Наверное, это было, когда он мне Тарковского читал. У него в квартире, мы собирали вещи. С каким восторгом он про отца моего говорил... Нет, наверное, в кафетерии. Кстати, он тогда меня
– Чем?
– Я до знакомства с Киреевым была убеждена, что каждый интеллигентный человек обязан любить кофе и разбираться в нем. А этот тип не понял разницы между дешевым баночным кофе и сваренным из элитных сортов. Вот. И в той кафешке он вдруг стал рассказывать мне, что можно видеть и "видеть". Я возьми и спроси его, какой он "видит" меня. Любой из моих прежних знакомых, ты только не подумай, я не хвастаюсь, стал бы мне... ну, да не будем об этом.
– А он?
– Он сказал, что видит маленькую заблудившуюся девочку. Очень одинокую, которой кажется, что, коллекционируя игрушки, одушевленные и неодушевленные, она заглушит тревогу, возникающую в душе. Но девочка ошибается. А потом добавил, что девочка эта - добрая и застенчивая, нежная и верная...
Софья замолчала. Потом, поднимаясь, сказала:
– Спасибо, что выслушала. Приходи почаще.
– Приду. Только коньяк больше не предлагай.
– Почему?
– Сопьюсь.
– Не успеешь. И Боброву приводи.
– Хорошо, что напомнила. Ты не могла бы ей работу подыскать? Вообще-то Ира по образованию учитель начальных классов - с этой работой проблем нет...
– Понимаю. Ей тяжело будет видеть весь день ровесников дочери?
– Да.
– У меня есть знакомая, уже третий или четвертый магазин открывает. Что-то из этой области Иру устроит?
– Спасибо. Думаю, устроит. Ей отвлечься надо. Да и деньги не помешают. Тем более что Виктор...
– Что с ним?
– Не знаю, стоит ли говорить...
– Стоит.
– Раскис он после смерти Лизы совсем.
– Пьет?
– Пьет, козленок. Ему с работы звонили. Он просился в отпуск, а они его послали далеко-далеко. Лето, говорят, на дворе, работы полно, ты у нас и трех месяцев еще не числишься.
– Понятно. Попросить за него?
– Не надо. Он мужик, сам о себе должен позаботиться. А вот Ире помоги, если можешь.
– Договорились.
Уже у двери Котеночкина остановилась.
– Самое главное забыла спросить. Как выставка?
– Мешенков на днях приступит к монтажу экспозиции. Плакаты я уже заказала. Прессу предупредила. Все нормально.
– Когда хочешь ее открыть?
– Двадцать девятого августа.
– Почему именно двадцать девятого?
– Лизе сорок дней исполнится. Да и, как сказал бы Киреев, знак хороший.
– Какой знак?
– Я посмотрела по календарю: двадцать восьмого - Успение Богоматери, а двадцать девятого Нерукотворный Спас.
– Кажется, я понимаю... Счастливая ты, Соня.
– Почему?
– искренне удивилась Воронова.
–
– Обещаю, что и ты будешь верить, Котик.
– Ты и впрямь еще маленькая девочка... Слушай, а от меня сильно пахнет?
– Совсем не пахнет.
– К одной бабушке я все-таки схожу. Обещала, ждет, наверное, бабуля. Побегу. И Софья вновь осталась одна.
Глава тридцать восьмая
– Говори правду - и все будет нормально, - ответил Киреев Юле на вопрос, что ей говорить в милиции.
– То есть как - правду?
– удивилась Селиванова. Она уже рассказала Михаилу свою сагу, начиная с того самого дня, когда к ней домой пришел Гришаня, и заканчивая событиями в Галичьей Горе и на лесной поляне под Задонском.
– Рассказать, как они... как мы вас убить хотели? Меня же посадят. Несмотря на то, что на душе у Киреева было очень тяжело, он не мог сдержать улыбки:
– Юлечка, в нашей земной жизни любая правда относительна. Я благодарен тебе за искренность, но история с иконой касается тебя, меня и Софьи. Зачем оперуполномоченному Редькину или Петькину это все знать? Знаешь, мне порой кажется, что это не я несу икону, а она ведет меня.
– И меня тоже?
– Наверное.
– Когда меня Шурик... ножом, я подумала, что все, это конец. А потом открываю глаза, а рядом икона. Знаете, я даже сначала подумала, что ее мне на том свете показывают.
– А потом пришли два ангела и потащили тебя куда-то, - вновь засмеялся Киреев.
– Тебе рановато о том свете думать. Кстати, Вадим Алексеевич сказал, что тебя завтра в общую палату переведут. Больно быстро на поправку идешь.
– Михаил, так что мне этому Редькину говорить?
– Повторяю, правду. Ту, которая касается его. Назовешь свое имя и фамилию. Они по своим каналам проверят. Здесь тебе, надеюсь, нет резона врать?
– Конечно. Пусть проверяют.
– И проверят, не беспокойся. Тебя эти бандиты убить хотели? Хотели. Ограбили?
– Нет.
– А где же твоя сумочка и прочие вещи?
– В машине. Вместе с ними уехали.
– Почему же тогда - нет? Это все в машине сгорело?
– Вместе с документами и деньгами.
– Но ты же не поручала им свои вещи? Получается, ты потерпевшая, с какой стороны ни подойди.
– А если спросят, знала ли я их раньше?
– Интересный вопрос. Скажи мне, как их звали?
– Бугай, Гнилой, Шурик.
– Бугай. Хорошо. А как его фамилия? Где он работал, где жил?
– Не знаю.
– Вот и отвечай: не знакома я с ними.
– Здорово получается. "Что же тогда ты в их машине делала?" - спросит меня Редькин.
– Опять повторяю: правду говори. Хотела до Задонска доехать.
– Спросят: зачем?
– Ты думаешь, это Редькину будет интересно? Хорошо, скажешь, что увлекаешься автостопом, решила таким образом до Черного моря добираться. Из Ельца тебя до липецкого поворота хороший человек довез, но ему нужно было в сторону Липецка, а тебе... Пришла пора рассмеяться Юле.