Шрифт:
Карсон Маккалерс
КТО УВИДЕЛ ВЕТЕР
Весь день Кен Харрис просидел над пустой страницей, заправленной в пишущую машинку. Была зима, шел снег. Снег заглушал шум уличного движения в Гринич-виллидж, и в квартире стояла такая тишина, что даже тиканье будильника отвлекало его внимание. Он работал в спальне, так как присутствие в комнате женских вещей успокаивало его и притупляло чувство одиночества. Глоток спиртного для аппетита (или, может быть, для похмелья?) он заел на кухне банкой мясных консервов во время одинокого ланча. В четыре часа сунул будильник в бельевую корзину и вернулся снова
Кто увидел ветер?
Да никто на свете,
Но когда он гнет кусты,
Это видим я и ты.
Детский стишок показался ему исполненным столь зловещего смысла, что, покуда он сидел, вникая в этот смысл, у него взмокли от напряжения ладони. Он выдернул листок из машинки и, разорвав его в клочья, бросил в мусорную корзину. Мысль о предстоящем в шесть часов походе в гости принесла облегчение - хорошо будет покинуть молчание пустой квартиры, выйти на холодную, но утешительно людную улицу.
В метро его встретил тусклый свет подземелья, свежий снежный дух сменился смрадом. Кен заметил, что на одной из скамеек лежит мужчина, но не ощутил, как мог бы в иные времена, любопытства к истории незнакомца. Он смотрел, как приближается, раскачиваясь, головной вагон экспресса, и отпрянул назад, уклоняясь от пыльного ветра. Увидел, как открылись и закрылись двери - это был его поезд, - и потерянно наблюдал, как он тронулся со скрежетом дальше. Тоска подбиралась к нему, пока он ждал следующего.
Роджерсы занимали фешенебельную квартиру на крыше дома в далеком от центра жилом квартале, и вечер уже начался. Невнятный гул голосов выплескивался наружу вместе с запахом джина и поджаренных тартинок. Стоя рядом с Эстер Роджерс в дверях набитой людьми квартиры, он сказал:
– Нынче, когда я попадаю на многолюдный вечер, мне вспоминается последний прием гостей у герцога де Германта.
– Что-что?
– спросила Эстер.
– Помните, когда Пруст - то есть его второе "я", рассказчик, - глядя на все эти знакомые физиономии, размышляет о переменах, которые производит время? Великолепное место - я перечитываю его каждый год.
Эстер взглянула на него с беспокойством.
– Здесь такой шум. Жена ваша будет?
У Кена дрогнуло лицо, он взял мартини, которым обносила гостей прислуга.
– Она приедет, когда кончит работу.
– Мариан так много работает - столько рукописей нужно читать.
–
Но хозяйка дома уже отошла, и он остался стоять один в толпе гостей. Смотрел на лица, которые примелькались ему на вечерах за последние тринадцать лет, - да, постарели. Эстер теперь раздобрела, бархатное платье ей узко: разгульная жизнь, думал он, от виски так расплылась. Вот она, разница: тринадцать лет назад, когда у него вышла "Ночь тьмы", Эстер буквально носилась бы с ним, нипочем не бросила бы одного на отшибе. В те дни он был всеобщим баловнем. Баловнем Фортуны, и, значит, успех, деньги, молодость - ее каприз? Он увидел у окна двух молодых писателей с Юга - пройдет десять лет, и на капитал их молодости наложит свою лапу капризная Фортуна. Мысль об этом была приятна, и Кен съел поднесенную ему штуковину с ветчиной.
На другом конце комнаты он увидел человека, к которому относился восторженно. Это была Мейбл Гудли, художница и сценограф. Белокурые, коротко стриженные волосы ее блестели, очки поблескивали на свету. Мейбл всегда восхищалась "Ночью", устроила вечер в его честь, когда он получил стипендию Гуггенхайма. А главное - считала, что вторая его книга еще лучше первой, что бы ни утверждали безмозглые критики. Он двинулся в сторону Мейбл, но его перехватил Джон Хауардс, редактор, с которым ему приходилось изредка встречаться в разных домах.
– Эй, привет, - сказал Хауардс.
– Что пописываем сегодня - или об этом неприлично спрашивать?
Кена мутило от таких вопросов. Существовали варианты ответа: он мог сказать, что заканчивает большой роман, иногда говорил, что сознательно отлеживается под паром. Нужного ответа не было, чем бы ни отговариваться. У него подвело мошонку, он отчаянно силился напустить на себя беззаботный вид.
– Прекрасно помню, какого шуму в свое время наделала в литературных кругах "Глухая стена" - отличная книга.
Хауардс был высок ростом, одет в твидовый коричневый костюм. Кен взглянул на него ошеломленно, набираясь духу отразить неожиданный выпад. Но карие глаза смотрели на удивление невинно, Кен не мог уловить в них коварства. Рядом женщина в тугом жемчужном ожерелье сказала после тягостного молчания:
– Но, дорогой, это не мистер Харрис написал "Глухую стену".
– Ой, - уронил беспомощно Хауардс.
Кен перевел взгляд на жемчуга, готовый задушить их обладательницу.
– Ничего, пустяки .
Редактор упорствовал, пытаясь загладить неловкость:
– Но вас ведь зовут Кен Харрис? И вы женаты на Мариан Кемпбелл, она работает литературным редактором в...
Женщина вставила поспешно:
– Кен Харрис написал "Ночь тьмы" - отличную книгу.
Харрис заметил, как прелестно оттеняют шейку женщины черное платье и эти жемчуга. Лицо его прояснилось, но потемнело вновь, когда она прибавила:
– Лет десять тому назад, если не ошибаюсь, - или пятнадцать?
– Помню, - сказал редактор.
– Отличная книга. Как я мог перепутать? И сколько же нам ждать, когда появится вторая?