Кто в армии служил, тот в цирке не смеется

Лутта Аарне

– Слушай, а кто этот майор? – поинтересовался я у водилы, когда уазик, подпрыгивая на ухабах, катил по направлению к медсанбату, находившемуся километрах в пяти, в поселке около железнодорожной станции.

– Начмед. Майор Левин – не поворачивая головы, проговорил водила – Крутой мужик, но правильный. Хирург главный в санбате. Щас он тебя и резать будет, наверное… Повезло тебе, вообще-то, что он тут оказался, от этих козлов (имелись ввиду самаркандский ишак и прапор) толку никакого. У них один диагноз на все болезни – острый шлангит

называется.

Рассказ об операции упущу. Все равно ничего интересного читателю, если он не является медиком, тут не будет, да и медикам тоже малоинтересно. Обычное дело…

После операции Левин удовлетворенно обозрел дело рук своих и подмигнул медсестре, лица которой я не разглядел из-за скрывающей его повязки, но глаза!.. Ох, какие у нее были глаза!.. Глаза, в которых мужчины тонут сразу и бесповоротно… Помнится, я еще нашел в себе силы пошутить в ответ на ее вопрос о чувствительности моей злополучной ноги, которую она обколола новокаином.

Начмед сурово глянул из-под густых сросшихся бровей: – Хм!.. Он еще и комплименты отвешивает!.. Давай, поднимайся и топай в палату!.. Олег! – обратился он к сержанту- фельдшеру – Помоги ему добраться.

Поддерживаемый Олегом, я доковылял до койки. Тот установил капельницу, присоединил ее к торчащим из ноги трубкам и подставил под ногу какой-то тазик – не тазик – не знаю, как это называется. Желтоватая жидкость в банке начала медленно убывать.

– А это зачем? – спросил я

– А это затем, чтобы вся дрянь, которая там осталась, вытекла. Ну, как двигатель «веретенкой» промываешь – объяснил он в более понятных выражениях.

– Не дурак, понял…

– Ага, был бы дурак – не понял бы! – усмехнулся Олег. Вот теперь будешь каждый день так промываться, пока не выйдет все оттуда.

В палату зашел Левин.

– Ну, как? Жив?.. Вовремя тебя привезли, еще бы день – два и заражение могло пойти. Так-то вот, боец… У тебя там дохрена гноя накопилось. Но, будем надеяться – все вычистили.

– А если не всё?

– А если не все – еще раз почистим, не переживай! – жизнерадостно оскалился майор – Не ссы, боец, на своих ногах уйдешь!..

– Олег, а кто ассистировал, что за сестра? – поинтересовался я после того, как начмед покинул палату, и тяжелые шаги его стихли в глубине коридора.

– Жена его, Лена… Хорошая тетка. Нас с Андрюхой пару раз засекла за выпивкой, но ему не заложила. А то был бы кирдык. Витя – мужик суровый, огребли бы пиздюлей как делать нефиг!..

Тетка… Для нас, девятнадцатилетних, красивая молодая женщина за тридцать, уже была теткой. А сорокалетние вообще считались стариками. Боже мой! Как же все- таки быстро летит время!.. Сейчас я и сам уже старик для молодых, хоть и считаю, что человеку столько, на сколько он себя ощущает. Но против времени не попрешь, как ни старайся, и седина, и морщины, и отсутствие иллюзий и жизненный опыт дают о себе знать и никуда от этого не деться. Все проходит…

Видимо,

я накаркал все же, потому что через несколько дней, осматривая ногу, Левин остался чем-то недоволен, вновь уложил меня на операционный стол и все повторилось по новой. На этот раз, однако, все было отнюдь не так гладко. За день до этого неожиданно прикатил Макарыч. На полигоне завершалось свертывание, и тот решил перед отъездом заехать в санбат. Видимо, думал, что меня уже вылечили, и хотел попутно забрать, но как оказалось, поторопился. Поговорив со мной, передав письма и пожелав скорейшего выздоровления, он направился в сторону склада. Пока Макарыч с прапором, заведующим аптечным складом, решали свои стратегические и тактические задачи около бочки со спиртом (о ней речь пойдет позже), мы болтали с сидевшим за рулем, Серегой.

Подошел Олег и после недолгого разговора, путем нехитрого бартера, выменял у Сереги литровую армейскую фляжку, полную самогона взамен каких-то дембельских прибамбасов и значков. Самогон был приобретен, судя по всему, на станции. Вечером, в компании медбратьев Олега и Андрюхи, это все было выпито, а наутро я скрипел зубами на операционном столе, потому, что новокаин с похмелья практически не действует, и ощущения были весьма и весьма малоприятные. Кричать от боли, в то время, когда на тебя глядят красивые женские глаза, было стыдно, поэтому пришлось мужественно терпеть, сжав зубы и смаргивая слезы. Я подозревал, что майор догадался о моем состоянии, но наказывать дисциплинарно не стал, справедливо полагая, что мучений мне и так достаточно. Когда без наркоза в ране ковыряются – ощущения не из приятных…

Боря Красин… "Херовый доктор". Не в профессиональном плане, что вы! Профессионал Боря был отменный! Только специальность его… Ага!.. Вот именно!.. Боря был дерматовенерологом. Но не подумайте, что знакомство наше состоялось по причине болезни. "Болезни дурной, французской, от плотских похотей происходящей", как было сказано у Конецкого. Лейтенант Красин был "пиджаком", призванным на два года после окончания Хабаровского мединститута.

Как профи, Боря действительно знал свое дело, но как офицер… Круглая толстогубая физиономия, ироничный взгляд маленьких глазок, мешковатая фигура, на которой халат еще смотрелся, но форма сидела как на пугале, причем меньше всего Борю это волновало. Он был любитель выпить, поволочиться за бабами, посидеть в хорошей компании. Хождение строем, рапорты, наряды и долбоебизм вышестоящих начальников Борина душа органически не принимала. И если начмед, весьма неглупый мужик и блестящий хирург, относился к нему с некоторым снисхождением – "ну, пиджак, что с него взять?", то замполит медсанбата при виде лейтенанта Красина морщился как от зубной боли. Он вызывал Красина в кабинет, долго и нудно взывал к его человеческому достоинству, упирал на то, что Боря хоть и на два года, но офицер, посему должен соответствовать… Боря же резонно замечал, что в первую очередь он врач, за что его тут и держат, а все остальное вторично, и, следовательно, не заслуживает внимания.

Конец ознакомительного фрагмента.