Кубок Нерона
Шрифт:
Назавтра я позвонил старому университетскому другу, который работал смотрителем Национального музея. Ёран Линдгрен был дома и согласился взглянуть на стеклянный кубок, купленный Астрид. Ради такого случая я перенес свою обеденную прогулку за пределы Старого города и через мост возле «Гранд–Отеля» направился к махине Национального музея.
— Сколько лет, сколько зим,— улыбнулся мне навстречу Ёран из–за огромного письменного стола в своем кабинете. Long time, no see [26] . Ну что, закончил наконец работу о Фалькранце [27] ?
26
Давненько
27
Фалькранц Карл Юхан (1774 — 1861) — шведский художник–пейзажист.
— М-м–м... — промямлил я.— Лежит где–то, валяется без дела.
— Ты все же правильно поступил, при наших–то заработках... Чудесная находка у тебя с собой?
— Какие уж там чудеса... Просто вещица, которую я случайно отыскал в Нью–Йорке на блошином рынке. А ты у нас всемирно известный знаток по части старинного стекла.
— Этак меня вконец зальстить можно,— рассмеялся Ёран.— Увы, наверно, придется тебя огорчить. Я лично никогда не делал «открытий» на блошиных рынках. Со старинным стеклом в точности как со всеми прочими вещами: хочешь необычного, незаурядного,— выкладывай деньги. На барахолке ничего такого не найдешь.
— Не отнимай у меня иллюзии. Ведь я все надеюсь отхватить на очередном аукционе Рембрандта.
— Рембрандта. Вовремя надеешься. Разве ты не знаешь, что крупные музеи сплошь и рядом снимают из экспозиции своих Рембрандтов? Оказывается, многие из них либо подделки, либо написаны его учениками.
— Надежда оставляет человека в последнюю очередь. Как бы там ни было, вот тебе эта штука.— И я достал из кармана сверточек, снял шуршащую шелковую бумагу.
Ёран взял в руки прозрачно–синий сосуд. Поглядел на свет. Повертел–покрутил. Выдвинул ящик стола, покопавшись там, выудил маленькую лупу, с видом заправского ювелира приставил ее к глазу и стал изучать приобретение Астрид.
Затем он опустил вещицу на стол, прошел в другой конец кабинета к книжному шкафу, открыл какую–то книгу, перелистал несколько страниц и долго что–то там читал. Наконец он вернулся к столу, сел в высокое кресло, пристально посмотрел на стеклянный кубок и неожиданно улыбнулся.
— Каждый может ошибиться, сказал ежик, слезая с половой щетки.
— Ты это о чем?
— Я пока не берусь утверждать, надо будет посмотреть повнимательней, но, как видно, все же нет правил без исключений.
— Щетки и правила. Туман в словах — туман в мыслях. Я ничего не понимаю.
— Тогда поясню. Эта «вещица», как ты говоришь,— скифос.
— Скифос?
— Она так называется,— терпеливо сказал Ёран.— А означает это приблизительно «чаша», «кубок для вина». Мало того, перед нами стеклянная камея. Во всем мире дай бог десяток наберется такой сохранности. Например, Портлендская ваза, Моргановский кубок и флакон Гетти. Ну и еще крест Олдо и амфора из Помпей.
— Морган? Гетти? Ты говоришь о двух самых богатых людях на свете.
— Вот именно. Без такого кошелька, как у них, к подобным вещицам не подступишься. Стеклянные камеи появились в Риме в начале эпохи империи, и делали их примерно до середины первого века нашей эры. Техника их изготовления необычайно сложна, и стоили они очень, очень дорого. Не для простых людей. Можно предположить, хотя точно, разумеется, уже не
Я молчал. Неужели эта вазочка, купленная за сотню долларов на барахолке на нью–йоркской Шестой авеню, принадлежала Нерону, бешеному римскому кесарю, который забавы ради чуть не дотла спалил Рим и в Колизее травил львами христиан? Неужели он сидел в своей беломраморной ложе и пил вино из того самого синего кубка, что стоит сейчас на столе, поднимал его в честь победившего гладиатора?
— Ты уверен? — тихо сказал я.
Он кивнул, серьезно глядя на меня.
— Насчет эпохи сомнений быть не может. А вот принадлежал ли он именно Нерону, определить не удастся. Поскольку же такие кубки были чрезвычайно редки и дороги, это отнюдь не исключено.
— Скляночка–то, поди, на вес золота,— пошутил было я, но Ёран отозвался совершенно серьезно:
— Безусловно. Одна из таких вещиц несколько лет назад была продана в Лондоне на аукционе Сотби.
— Не помнишь почем?
— Только что проверил. Примерно за четыре миллиона.
— Четыре миллиона?
Ёран Линдгрен кивнул, потом с усмешкой продолжил:
— Ты ведь знаешь, как его прозвали: «Новый Дионис, влекомый звериной упряжкой страстей». Даже по римским меркам он был сущим монстром. Убил родную мать, женился на евнухе, да и вообще, чего только не вытворял! «Адские пламена в греховной трясине» — вот что писали о его жизни.
— Я помню единственно, что он поджег Рим, а сам, стоя на высокой башне, пел о пожаре Трои.
— Н-да, кто знает, было ли это на самом деле. Тогдашние историки по политическим соображениям пятнали его имя. А пожаром Рима он воспользовался, чтоб заложить новый современный город, тот, какой представляется нам при мысли о древнем Риме. Любопытно, между прочим, что он, к примеру, предложил отменить все пошлины и косвенные налоги. Совершенно новая льгота свободной торговли.
— Он–то наверняка был неслыханно богат?
— Еще бы. Он выстроил так называемый Золотой дворец, стены и потолки там были выложены золотом и инкрустированы перламутром и драгоценными камнями. А перед дворцом высилась почти сорокаметровая статуя Нерона в образе бога солнца, сделанная из золота, серебра и бронзы. И вместе с тем он преследовал христиан, которых зашивали в мешки, облитые смолой, вешали на столбах, а потом мешки поджигали, и они факелами пылали в императорских садах, когда там происходили ночные оргии.
— Я где–то читал, что у него был монокль.
— Верно. Он страдал близорукостью и пользовался моноклем из шлифованного изумруда. Но конец его был ужасен: он наложил на себя руки, узнав, что сенат приговорил убичевать его до смерти.
Я взял со стола поблескивающий синий кубок. Поднес к свету. Взглянул на белых коней, которые мчались вперед, подхлестываемые возничим. Может, и в самом деле его держал в руке сам Нерон? Ненавистный, жестокий, безрассудный расточитель Нерон. Может, он возлежал в тоге на мраморной скамье и хмельным взором следил, как огненные языки рвались к ночному небу, когда в Риме бушевал пожар, может, в этот кубок ему и наливали пенное красное вино? Злую, безвременную смерть принес он Астрид. А ведь это лишь краткий миг в долгих веках существования кубка. Неужели на нем лежит проклятие, неужели затаилась Неронова сила, или мне только кажется? В конце концов речь идет просто об уникальном, ценном произведении античного искусства, о предмете, стеклянной вещице. Не стоит давать волю фантазии.