Шрифт:
Евгений Кукаркин
Кучер
Написано в 1997 г. Политический триллер о ген. секретаре К. У. Черненко.
1930 год.
Жара не спадает. Лошади, спущенные на поводке, плетутся еле-еле. Мы не спешим, хотя надо еще объехать пол участка границы. В это время редкий контрабандист или нарушитель посмеет рискнуть проникнуть к нам, а вот с наступлением вечера, когда прохлада окутывает землю, только тогда и может начаться для них активная жизнь. Старший, Лешка Коновалов, ведет нас вдоль, наполовину высохшей речушки, Хоргос, отделяющей территорию Казахстана от Китая.
– Лешка, смотри, - говорю я
Вдали поднимался и расширялся огромный столб пыли.
– Откочевка идет. Никак Каламбеков со своими в Китай собрался. По времени года, он уже туда должен отвалить. Поехали, нанесем ему визит вежливости.
Мы взнуздываем лошадей и мчимся к невидимому от пыли скоплению людей и скота.
Откочевки - это казахские, уйгурские или дунганские племена, которые веками перегоняли скот с места на место, выискивая новые пастбища для их кормежки. Обычно весной они возвращались из Китая, а осенью уходили туда. Ни басмаческие банды, уже разгромленные в 1924 году, ни смена бесконечных властей и правителей в Казахстане, не смогли изменить их образа жизни.
Старик с редкой седой бородой, встретил нас в только что поставленном шатре. Он сидел прямо на подушках и приветливо кивнул, как будь то увидел старых друзей.
– Здравствуй, Коновал, приветствую других молодых воинов, - медленно произнес он.
– Здравствуй, аксакал.
– Здравствуйте, - недружно сказали мы: я и украинец Шайдуренко, составлявшие весь пограничный наряд.
Вокруг нас забегали женщины, подтаскивая валики и подушки на ковер. Старик сделал жест рукой и мы поняли, что нас приглашают сесть. Я развалился на мягких сидениях и почувствовал себя весьма неуютно, грязь и вонь штанов и гимнастерки явно не вписывались в такую роскошь.
– Как здоровье уважаемого Коновала и его друзей?
– все также медленно тянет старик.
– Благодарю. Все нормально. Все ли в порядке в вашем доме?
Старик пожевал губами и опять махнул рукой и тут словно из под земли появились две женщины, они принесли и поставили на центр шатра, между нами и стариком, большой грязный, веками не чищенный котел. Крышки не было и горячий пар устремился полупрозрачным столбиком к верху. Приятный запах варенного мяса пронесся по шатру. Одна из женщин покрутила в котле острой палкой и ловко поддев большое бедро барана, подала старику. Тот откусил, пожевал и кивнул головой. Теперь куски горячего мяса стали подавать нам. Было такое ощущение, что в мои руки положили раскаленные угли. Я, злополучный кусок стал перебрасывать с руки на руки и стал дуть, чтобы остудить его и пальцы. Мои товарищи были в таком же положении. Старик с усмешкой смотрел на наши манипуляции.
– Горячо, неправда ли? Так и в нашем доме стало горячо, - наконец ответил он на вопрос Коновалова.
– Что случилось, аксакал?
– Уходим мы из Казахстана. Навсегда уходим. Новый начальник всего края хочет привязать нас к земле, а это голод и смерть для всего рода.
Новым начальником, Каламбеков называл фанатика и психопата Голощекина, который был прислан партией для руководства краем еще в 1928 году и проводил здесь в жизнь сталинскую программу коллективизации и оседлости кочевых племен. Это был самый жестокий самодур в Казахстане, по вине которого от голода и в концлагерях
– Сейчас нельзя уходить в Китай, там еще пастбища не готовы, - все еще перебрасывает на руках свой кусок баранины Коновалов.
– А здесь что? Если мы навечно поселимся в степи, то скот все вокруг сожрет и потом сдохнет от голода. Спасти его можно перегоняя с пастбища на пастбище.
– Так и живите в одном месте постоянно, а пастухи пусть гоняют скот по всему краю.
– Ничего ты не понял, русский, - явно обиделся старик.
– Наши предки веками были вольными людьми, а оставшись здесь, мы потеряем все...
Мы грызем мясо и молчим. Жир и сок течет по пальцам и подбородку.
– А как остальные откочевки, Садура, бая Салтана, Саламбекова и другие? Остаются?
– спрашивает Коновалов.
– Тоже уходят. Вслед за нами и потянутся. Несладко им приходится. Они дальше нас, ближе к центру, поэтому и достается им больше.
Я догрыз кусок мяса до кости и тут же услужливые руки женщин ловко выдернули ее из моих рук и принесли что то на подобие полотенца. В центре шатра заменили котел на черный от копоти бак с зеленым чаем. Большой поварешкой изможденная старуха разлила чай по пиалам.Я пью эту чуть горькую горячую жидкость и мечтаю о кусочке сахара или чего-нибудь сладкого. Наконец чаепитие закончено и Коновалов встал. Мы вскочили тоже.
– Большое спасибо, аксакал. Когда тронетесь в путь?
– Сегодня вечером.
– Счастливого пути.
Мы, вежливо простившись, пошли к выходу из шатра.
Вся наша троица опять скачет вдоль берега реки.
– Леша, - обращаюсь я к Коновалову, - как же так, мы поставлены охранять границу, а тут безпрепятственно отпустим в Китай почти пятьсот человек со скотом и имуществом?
– Ты здесь служишь давно?
– Нет. Только год.
– А я уже здесь шесть лет. Как прогнали последних басмачей, так и застрял. Всех в округе, кто связан с границей за это время узнал. Откочевки за это время беспрепятственно ходили туда и обратно, никто их не останавливал и не проверял.
– Но сейчас революция, новая жизнь...
– Это для нас революция, а для них... ничего не изменилось. Поест скот траву в одном месте, двигаются к новым пастбищам и так далее. Народ к тому же гордый, дикий и свободолюбивый, не смогут они так сразу закрепиться на одном месте и жить как все.
– Но он сказал, что они больше не придут к нам...
– Раз сказал так, значит не придут. Там в горных районах Китая, прожить можно, если правда и туда скоро революция не явиться.
– А может она туда явиться, - заметил Шайдуренко.
– Должна.
Мы возвращаемся к своей заставе. Объезд границы закончен.
На заставе большие новости. К нам прислали двоих новичков. Один худой с большой квадратной головой, вдавленными в нее глазами, жестким ершом волос и явственно кривыми ногами, обкрученными солдатскими обмотками и с нелепо громадными ботинками. Он при кожанке и с большим маузером, болтающемся на животе. Второй, с крестьянским живым лицом и волосами спелых колосьев, в обычной помятой просоленной гимнастерке и фуражке с жестяной красной звездой. На его ногах еще не изношенные офицерские сапоги. Их окружили пограничники и бурно закидывали вопросами.