Куда летит время. Увлекательное исследование о природе времени

Бёрдик Алан

Просыпаясь среди ночи, я испытываю соблазн тут же взглянуть на часы, хотя и так знаю, который час. Я всегда пробуждаюсь в одно и то же время: в 4 часа утра или в 4:10; как-то раз в непостижимой веренице ночей мне случилось подниматься ровно в 4:27. Не глядя на часы, я в состоянии определить время по шуму радиаторной батареи у моей кровати, когда в зимнюю пору она разводит пары, или нестройному гулу проносящихся за окном машин. «Вокруг спящего человека протянута нить часов, чередой располагаются года и миры, – пишет Пруст. – Пробуждаясь, он инстинктивно сверяется с ними, мгновенно в них вычитывает, в каком месте земного шара он находится, сколько времени прошло до его пробуждения» [6] .

6

Пруст М. По направлению к Свану / Пер. Н. М. Любимова.

Сознаем

мы это или нет, но каждый час мы занимаемся тем же, что и лирический герой Пруста. В психологии это называется ориентацией во времени; способность распознавать время суток, дату и год без часов и календаря служит отличительным признаком сформированности чувства времени. Попытки разобраться в механизме становления ориентации во времени породили бессчетное количество научных трудов. Опрашивая прохожих на улице в ходе одного из экспериментов, ученые задавали респондентам простой вопрос: «Какой сегодня день?» – либо обращались к ним с просьбой подтвердить или опровергнуть то или иное заявление («Сегодня вторник»). В результате статистической обработки ответов, зафиксированных в протоколе опроса, выяснилось, что участники опроса быстрее определяли текущий день недели в выходные дни или накануне уик-энда. Раздумывая над ответом, некоторые из респондентов прибегали к ретроспективному анализу: «Вчера был день Х, значит сегодня день Y», тогда как другие более склонны вести отсчет от завтрашнего дня. Выбор точки отсчета зависел от того, какие выходные оказывались ближе – будущие или прошедшие. В понедельник и во вторник большинство из нас склонно вести отчет от вчерашнего дня, но с приближением пятницы точка отсчета смещается в сторону грядущего.

Возможно, мы идентифицируем свое положение во времени посредством тех или иных временных ориентиров. Подобно острову, маячащему на горизонте сзади или впереди по курсу, выходные служат нам ориентиром в попытке определить свое местонахождение в море времен. (В данном контексте очень показательно, насколько часто мы прибегаем к пространственным понятиям, рассуждая о времени: к примеру, до начала следующего года еще «далеко», девятнадцатый век – это «глубокое прошлое», а мой день рождения «приближается», как будто речь идет о поезде, подходящем к станции.) Возможно, в мыслях мы составляем список вероятных наименований сегодняшнего дня недели, а затем вычеркиваем неподходящие варианты до тех пор, пока не остается верный ответ. («Вероятно, сегодня вторник; во всяком случае, сегодня точно не среда, потому что утром в среду я хожу в спортзал, а сейчас у меня нет с собой спортивной сумки».) Так или иначе, ни одна модель не дает исчерпывающего объяснения, каким образом в середине недели происходит сдвиг временных ориентиров, почему по мере приближения выходных наша привычка мысленно апеллировать к прошлому постепенно сходит на нет. К какой бы методике отсчета мы ни прибегли, фактически мы погружаемся в бесконечные расчеты временных координат по секундам, минутам, дням и годам. Пробуждаясь ото сна, выходя из кино, отрывая глаза от увлекательной книги, мы задаем себе один и тот же вопрос: «Где я? На каком отрезке времени я нахожусь?» Потеряв счет времени, мы не можем сразу попасть в его ритм.

Мое умение точно определять время в момент пробуждения ночью вытекает из простейших навыков индукции: когда я в последний раз проснулся среди ночи, на часах, как и в прежних случаях, было 4:27, следовательно, сейчас тоже должно быть около половины пятого. Вопрос стоит иначе: в чем истоки такого постоянства? «На протяжении всей жизни меня поражала способность просыпаться в одно и то же время с точностью до минуты из ночи в ночь, из утра в утро, хотя эта привычка, скорее всего, была счастливой случайностью», – писал Уильям Джеймс. Лично я в минуты пробуждения остро осознаю себя орудием какой-то сторонней силы, как будто во мне спрятан некий аппарат, а сам я – лишь дух, заключенный в машине.

Так или иначе, как только дух начинает мыслить, пищи для размышлений у него более чем достаточно – особенно отчетливо на этом фоне проступают мысли о том, как мало у меня времени, чтобы управиться с делами, которые не дают мне покоя, и насколько я отстаю от графика. «Ваша книга видится мне в образе проекции на мой календарь, – писал мне редактор издания. – Мне важно знать, в каком положении находятся дела». Я начал работу над проектом за несколько недель до того, как у Сьюзен родились близнецы, наши первые и единственные дети. Оглядываясь назад, могу сказать, что расписание было составлено не лучшим образом. Друзья и родственники в охотку подшучивали, что если все мои старания вписаться в график пойдут прахом, переживать не стоит: мои дети доведут дело до конца.

На самом деле миг пробуждения среди ночи, как бы остро он ни ощущался, умиротворяет в той же степени, что и внушает тревогу. Мне кажется, что переживать такие мгновения – все равно что обнаружить себя в яйце. Такая мысль осенила меня однажды вечером как раз перед отходом ко сну, я тут же записал ее в блокноте, который всегда дежурит у моей кровати. Когда впоследствии

ровно в 4:27 (как я полагаю) мне пришлось лично испытать на себе это состояние, я был одновременно удивлен и восхищен точности найденной формулировки, как будто, засыпая, я проваливаюсь внутрь того самого яйца, а когда просыпаюсь, чувствую себя желтком, парящим на мягких воздушных подушках над массивом настоящего. Я знаю, что так не может продолжаться вечно. Утром часы и минуты снова вступят в свои права и иллюзия бесконечно растягиваемого времени испарится, как роса, или укроется за семью замками в недосягаемом тридевятом царстве, а я выберусь из скорлупы, раздумывая, как бы вернуться обратно. Тем и ужасно бремя современности, лелеющей мечту о бесконечном времени внутри тесной картонки с яйцами. Но все эти озарения случатся завтра, а пока у моей кровати все еще раздается тиканье часов, удивительно похожее на щелчки кухонного таймера для варки яиц или приглушенный стук сердца.

В один прекрасный день человек вошел в пещеру и провел много дней и ночей в полном одиночестве, не видя солнечного света. Рассветы и закаты проходили стороной, поэтому смена дня и ночи оставалась незамеченной; у затворника не было при себе часов – ни стационарных, ни наручных, так что вести счет часам и секундам не представлялось возможным. Чем же занимался отшельник? Писал, читал Платона и обдумывал свое будущее. Оставшись наедине со временем, он продержался довольно долго, но все же дело пошло не совсем так, как он рассчитывал.

МИГ ПРОБУЖДЕНИЯ СРЕДИ НОЧИ УМИРОТВОРЯЕТ В ТОЙ ЖЕ СТЕПЕНИ, ЧТО И ВНУШАЕТ ТРЕВОГУ. ПЕРЕЖИВАТЬ ТАКИЕ МГНОВЕНИЯ – ВСЕ РАВНО ЧТО ОБНАРУЖИТЬ СЕБЯ В ЯЙЦЕ

Таковы были итоги первого хронобиологического эксперимента Мишеля Сифра, поставленного в 1962 году. Во время исследования пещеры на юге Франции французский геолог Мишель Сифр в возрасте двадцати трех лет открыл подземный ледник Скарассон. Мир был охвачен холодной войной и космической гонкой; активно муссировались темы противорадиационных укрытий и космических капсул. Сифра, как и многих ученых, интересовала проблема адаптации человека к условиям депривации солнечного света и общественной изоляции. Изначально он намеревался провести в недрах две недели, занимаясь исследовательской работой, но вскоре решил задержаться там на два месяца, изучая то, что он позже назовет «идеей жизни». А тогда Сифр просто поведал журналу Cabinet, что собирается некоторое время пожить в пещере «жизнью животного», «в полной темноте, вне хода времени».

Ученый поставил в пещере палатку и походную кровать со спальником и приступил к делу: спал, пробуждался и принимал пищу по желанию, между делом вел дневник, в котором описывал свои занятия. Лампа, которая позволяла ему читать, исследовать ледник и передвигаться в темноте, получала электропитание от маломощного генератора. Сифр постоянно мерз, его обувь никогда не просыхала, а единственным средством связи с земной поверхностью служил телефон, с которого он регулярно звонил коллегам наверху, отчитываясь о своих успехах и частоте пульса. Помощникам Сифра были даны строгие указания не давать ученому никаких сведений о текущей дате и времени суток.

Сифр вошел в пещеру 16 июля, планируя оставаться в подземелье до 14 сентября. Когда на его пещерном календаре было 20 августа, коллеги объявили, что срок эксперимента подошел к концу; время вышло. По субъективным ощущениям ученого, со дня начала эксперимента прошло только тридцать пять дней – тридцать пять циклов сна, бодрствования и бессмысленных телодвижений, хотя часы твердили, что миновало шестьдесят дней. Так быстро пролетело время.

Волею случая Сифр сделал несколько важных открытий в биологии человека. К тому времени науке уже были известны циркадные ритмы растений и животных, в основе которых лежит природная способность следовать суточному циклу продолжительностью примерно двадцать четыре часа. (Название термина происходит от латинского выражения circa diem, что значит «около суток».) В 1729 году французский астроном Жан-Жак д’Орту де Меран заметил, что растение гелиотроп, листья которого разворачиваются на рассвете и сворачиваются в сумерки, ведет себя аналогичным образом даже в затемненном помещении, как будто способность различать день и ночь укоренена в его природе. Манящие крабы в целях маскировки, независимо от наличия или отсутствия дневного света, меняют окраску по фиксированному суточному графику – от серого к черному и наоборот. Плодовые мушки выходят из куколочных камер строго на рассвете, когда относительная влажность воздуха достигает пиковых значений. Это адаптивное свойство препятствует пересыханию крыльев молодых насекомых. При этом внутренний циркадный цикл не всегда точно совпадает с суточным циклом чередований света и темноты; у некоторых организмов циркадный цикл чуть длиннее суток, у других, напротив, время бежит быстрее. Гелиотроп, находившийся в темной комнате слишком долго, в конечном итоге выпадает из естественного суточного ритма, что роднит его с моими наручными часами, которые не улавливают сигналов точного времени по радио и со спутников, и поэтому их требуется ежедневно настраивать заново.