Куда улетают ангелы
Шрифт:
— Тебе, блин, сказано — руки за голову! — один стал расстегивать кобуру. Что у него там в кобуре, у полупьяного и тупого, я не знала, но наверняка что-то, из чего он может прострелить мне руку, ногу. Мою глупую голову…
— Оружие на пол не бросать? — попыталась пошутить я. — Ребята, да вы что, в самом деле!.. Я же хозяйка дома!
— Какая ты, мать твою, хозяйка, — неожиданно вмешался носатый худенький Гриша. — Уводите, уводите ее, воровка она — вон, набрала…
— Гриша, да вы что, с ума сошли? Какая я воровка… да посмотрите, что
На лице у одного возникла тень сомнения. Я увидела это и постаралась убедить его. Я сделала шаг в сторону, к сумке.
— Стоять! — заорал первый и опять потянулся к своей дурацкой кобуре. — К стене, сказано!..
Я повернулась к стене. Мне было видно, как второй, который засомневался, подошел к моим сумкам и ногой пошуровал в них. Из одной вывалилась старая компьютерная мышь, моя собственная, от моего собственного ноутбука.
— Ну, ясно, — сказал он. — Ладно, давай, пошли, — он весьма ощутимо пнул меня в спину.
Я повернулась к нему. Какие плохие глаза, ну какие плохие… Ничего ему не объяснить, он ничего не слышит.
— Куда?
— В отделение! «Куда»! Туда!..
У меня стало горячо в голове и снова затошнило. Варька…
— Я не могу… У меня дочка заболела… У нее температура…
Сержанты заржали.
— Ой-ё, ну ты еще чего-нибудь скажи… Давай, двигай копытами…
— Да у меня такси во дворе стоит…
— Видели мы, как мужик какой-то линял! Это с тобой был?
Я не понимала, валяли они дурака, лениво и нагло — за деньги, им обещанные, или действительно думали, что я воровка. Я не знала, как мне с ними себя вести. Если сейчас меня запрут до утра — пока придет какой-нибудь местный следователь, — что я буду делать? Варьку отвезут с температурой сорок в больницу…
— Послушайте… я журналистка, я в ТАССе работаю… Хотите, позвоните…
— Ага, а я — Леонид Якубович! — это сказал тот, второй, который сомневался.
— Возьмите мой телефон, в сумке, пожалуйста, позвоните… Я скажу вам свой адрес, телефон, московский…
— Да нахрена нам твой телефон… Разве что в гости пригласишь! — он переглянулся со вторым. — А, Федотыч?
Бред происходящего был очевиден. Меня уже заталкивали в полицейский газик. Сумка моя осталась на даче. В сумке — деньги, ключи от квартиры, мобильный телефон.
— Возьмите мою сумку, пожалуйста. Там ключи, телефон.
— Паспорт, да?
— Паспорта нет. Но… Я вам заплачу. В смысле — компенсирую неудобство. За ложный вызов.
— Ишь ты!..
Неожиданно я услышала в голосе «да».
— Пожалуйста. Моя сумка лежит на кухне. Кажется…
Сержанты переглянулись. Отошли. О чем-то поспорили. Сколько, интересно, предложил им Виноградов? То есть Гриша от Виноградова… Скорей всего, он вообще ничего не предлагал. Просто Гриша позвонил сыну, и тот попросил своих приятелей меня попугать, чтобы неповадно было.
— Послушайте, я ведь правда жена хозяина, просто мы поссорились, я вещи свои
— Слушай, не трынди. Вылезай обратно, иди за своей сумкой, — неожиданно сказал первый, который все хватался за кобуру.
Я быстро пошла к дому и становилась.
— Но… у меня нет ключей.
— Как же ты в дом попала, «хозяйка»?
— У меня… муж ключи отобрал. Гриша мне открыл. Мы же поссорились с ним. В смысле — с мужем.
Они опять переглянулись. Второй, «хороший», отправился за Гришей. Гриша пришел, не глядя на меня, открыл дверь. Мне показалось, что ему очень стыдно. Я сходила за сумкой, достала на кухне все деньги, какие там были — не густо, — две тысячи рублей, те самые, что я должна была заплатить шоферу, и еще пятьсот рублей и двадцать долларов. Но мне же надо еще добраться до Москвы. До электрички здесь пешком минут двадцать всего, но ходят эти Звенигородские электрички раз в час, тем более вечером…
Я подошла к полицейским.
— Вот, спасибо за… доверие… — я протянула им по тысяче.
Этого точно было мало за доверие, я сразу это поняла и протянула еще двадцать долларов. Я бы дала и Грише, за его жалкую душу лакея, но мне надо было оставить деньги на обратную дорогу.
— Я возьму вещи, свои вещи?
Сержанты посмотрели друг на друга, на меня и оба отвернулись.
— Пойдемте со мной, если хотите… Только там, у нас, и брать-то нечего. Телевизор и газонокосилку, и та в сарае стоит. А! Есть кое-что! — Хорошо, что я вспомнила.
Когда я вышла с сумками, навешанными на одну руку, обнимая другой четыре бутылки прекрасной водки и бутылку невероятно дорогого коньяка, который Виноградову подарили на Новый год, полицейские разулыбались. Ну, вот и хорошо. Они попытались со мной проститься, но тут уж я их попросила довезти меня хотя бы до ближайшего шоссе, где я могла бы поймать машину.
— А чё, Санек, смотаемся до трассы? — это предложил тот, что мне чуть было не поверил с самого начала.
— Ну давай, — ответил тезка Виноградова, пытаясь аккуратно пристроить запотевшие бутылки водки под сиденьем.
Я вытащила их из морозильника, где они хранились вместе с маленькими стаканчиками. Водка должна быть ледяная, к ним — замороженные стопочки, а сердце подавальщицы, жаждущей необыкновенного секса — горячее… Руки же — свободные, без обручальных колец, и пустынная голова, чтобы Виноградов мог вдувать туда любую милую ему на сегодня мысль. И выдувать, как только она ему становилась неактуальна, его собственная мысль в совершенно посторонней голове.
— Лена! — мне опять звонил тезка милиционера Санька, Виноградов Саша. — Варька заболела. Ты знаешь? Почему ты не с ней?