Куда ворон костей не приносил
Шрифт:
Есть река, вот эта чугунная решетка, туман и лёд. Есть только тот мир, который я вижу. Другого мне не надо! Я взял ее за руку. Мне захотелось разбудить ее от тяжелого сна, вернуть к жизни.
— Нет! — оказала она, отнимая руку. — Все это только призрак. Они ведь возвращаются.
— Кто?
— Мертвые, — ответила молодая женщина, испуганно смотря в открытый перед нами немой и печальный мрак над холодной рекой.
Я придержал рукой шляпу, которую чуть не сорвал порыв ветра, и ответил с раздражением.
— Забудьте об этом! Надо жить среди живых. Смотрите на меня! Я вылечился от той болезни, которая вас и меня захватила около могил:
— Поздно, — глухо сказала она отворачиваясь. — Приходите ко мне и вы увидите… — Она сказала адрес и торопливо не прощаясь ушла.
Я хотел отказаться. Какое мне дело до безумия этой несчастной, которая не находит силы освободить себя от власти мертвого! Я ненавидел её мужа, потому что, может быть, это он оттуда, держал в своих оцепеневших руках молодую жизнь.
— Не пойду! — говорил я себе вечером, когда сидел в ярко освещённой спальне.
Но на другой день звонил у дверей её квартиры, готовый к борьбе и сам пугаясь этой борьбы.
Она сама отворила мне дверь в темный коридор, заставленный шкафами, и молча проводила меня в большую комнату, не то гостиную, не то столовую, среди которой на длинном столе, горели в бронзовых подсвечниках две свечи.
— Здесь? — спросил я, точно между нами было что-то условлено, разглядывая темные углы.
— Здесь, — ответила она тихо. — Он не любит сильного света.
— Он? Кто же это он? — спросил я, бросая на стол перчатки.
— Мой муж!
— Вы хотите, чтобы я его увидел? — сказал я, не замечая нелепости моего вопроса.
Она села, закрыла лицо руками и заплакала, как плачут дети. На её пальцах сверкали слезы, или брильянты на кольцах.
В соседней комнате послышался глухой шум, точно что-то упало на ковер.
— Это он! — сказала она, вытирая слезы. — Видите, я сегодня надела синее платье. Он любил синий цвет.
И вдруг я услышал, как кто-то осторожно отворяет дверь за моей спиной, закрытую тяжелой портьерой.
— Что это? — спросил я, чувствуя приближение ужаса и вставая с дивана. — Говорите же, зачем вы меня звали сюда?
Мне стыдно было моего страха и того, что я не умел его скрыть.
Она в свою очередь встала, заговорила быстро, бессвязно, стараясь уловить руководящую нить в том мрачном бесконечном лабиринте, в котором блуждала её душа.
— Я любила слишком сильно. У меня не было другой жизни, кроме его жизни. Когда это случилось так внезапно и так странно, я задыхалась, как в могиле и все ждала. Мне не нужно было воскресения через тысячи лет, новой какой-то жизни в царстве бесплотных теней, потерявших все земное. Я хотела его близости, теперь, здесь! но он не приходил. Только там на кладбище, над могилой, мне казалось иногда, что он меня слышит и зовет так же, как я его звала. Может быть, мои страдания не давали ему уйти навсегда, он блуждал где-то вокруг меня. Я это чувствовала и несколько раз хотела уйти к нему. На кладбище я носила с собой яд, но ведь тогда бы и меня не было, вот такой, какой вы меня видите. Я заблудилась среди могил, в синих тенях, в вечных сумерках. И поверите ли, он меня утешал. Я слышала его голос. Он был во всем и нигде! Вы никогда не обращали внимания, как странно качались и вздрагивали на кладбище ветви деревьев? Рядом со мной была чья-то другая тень. Не знаю почему вы ее не видели там, около могилы, и когда я долго, долго смотрела на эту тень, она начинала двигаться. По её движению можно было угадать, что он, то сидит рядом со мной, то встает
Мне было ее жаль до слёз и потому я не спорил, не старался ее разуверить.
К чему? Она зашла слишком далеко и никакое солнце не осветит тех сумерек, в которых она жила, тяжелого склепа, в котором безумие дает, может быть, лучше утешение.
— Помните, мы говорили с вами о перевоплощении. Он угадал мое желание. Его нет больше в могиле, нет с Богом, с той мировой душой, о которой вы говорили, — он здесь со мной! Вот смотрите! Она наклонилась к столу, взяла подсвечник и, подняв его над головой, осветила угол большого портрета.
Я с своего места видел только глаза, смотревшие с полотна, в которых была печаль и насмешка.
— Иногда он здесь, в этом портрете, и лицо его постоянно меняется. Сегодня утром он смеялся, когда я налила ему чаю и отнесла в кабинет на его стол. Когда я хожу по комнате, он следит за мной взглядом.
Она улыбалась и кивала головой в сторону портрета.
— Но самое странное произошло недавно. Три, или четыре дня тому назад. У нас есть большая пальма, с листьев которой стекают большие капли ядовитого сока, похожие на слезы. И вот, когда я плачу, начинает ронять слезы и пальма. Все это так странно. Вы не поймете, но мы плачем вдвоем и листья наклоняются к моему лицу. Вы мне не верите, но в том, что я рассказываю, нет ничего чудесного! Нелепо было бы, если бы все кончилось на этом гнилом кладбище или где-то в пустой вечности, где еще холоднее, чем в могиле.
Я поднял глаза и сказал, стараясь придать своему голосу убедительность и твердость:
— Я вам верю! Все это так просто и понятно. Если дух бессмертен, отчего бы ему не возвращаться, подчиняясь силе любви, как кометы возвращаются к солнцу из бесконечности. Ваша любовь не дала ему исчезнуть. Вот и все!
— У меня в спальне упало и разбилось зеркало на мелкие осколки. Я собрала их в шкатулку и когда вчера взглянула на эти блестящие куски то увидела там его лицо. Вот, посмотрите!
Она подвинула ко мне ящик из красного дерева, на дне которого в ясных холодных треугольниках блестело пламя свечей. Медленно отворилась дверь и в комнату вошел большой черный кот. Он легко вскочил на ручку кресла и смотрел на меня злыми желтыми глазами.
— Видите что-нибудь? — спросила она дотрагиваясь до шкатулки.
В стекле была синеватая холодная пустота, но она упорно с счастливой улыбкой вглядывалась в эту пустоту, перебирала блестящие сверкающие осколки и перестала замечать мое присутствие. Я встал и тихо вышел в темный коридор. Женщина не подняла головы, не сделала ни одного движения, как будто меня не существовало. В кусках стекла эта несчастная искала осуществления своей безумной мечты о вечной любви, о том, чего нет и быть не может на земле! Я не хотел ей мешать.
Не все ли равно, — тупая покорность перед смертью, торжественный обман, или безумие? Человеку, чтобы жить, необходимо чем-нибудь заслониться от мрака и ужаса могилы.
Больше я ее не встречал и не желаю встречать! У меня много, очень много своего дела, на заводе, в лаборатории, в институте, где я читаю лекции, но иногда среди грохота и стука машин, я отхожу в сторону, туда где меня никто не может видеть, и мне хочется безумно рыдать над собой! К горлу подступают слезы, горькие, отравленные, как сок ядовитой пальмы и ум напрасно ищет ответа на мучительный вопрос, куда уйти из тюрьмы, которая вмещает и солнце, и звезды, и моря, и в которой живем мы все, приговоренные!