Кудеяр
Шрифт:
Итак, митрополит Иоасаф пал. Однако церковь не может быть без духовного пастыря. Кто более других достоин митрополии — тверской епископ Акакий [58] , игумен Троицкого монастыря Алексий или архиепископ новгородский Макарий? Добивающихся высокого сана много, но избран будет кто-то один.
В начале марта 1542 года возок новгородского архиепископа бодро скользил по направлению к Москве. День был солнечный, ясный. Лёгкий ночной морозец сковал поверхность снега, сделав её удобной для езды. Макарий, сидя в возке, зорко всматривался в приметы весны. На придорожных деревьях уже заблестели почки, это под тёплыми солнечными лучами растаяла смола, защищающая от морозов нежные зачатки листочков. Чёрная колея дороги лоснилась влагой.
58
Акакий (до
Мысли Макария переметнулись в Москву. Ему вроде бы и жаль Иоасафа, и вместе с тем он доволен: времена нынче жестокие, а низложенный митрополит оказался слабым, потому пользы от него юному великому князю и государству Русскому было мало. Ежели с Божьей помощью он, Макарий, станет митрополитом, то прежде всего постарается ослабить строптивое боярство и возвеличить государя. Ещё покойный Иосиф Волоцкий страстно убеждал людей в божественном происхождении великокняжеской власти.
«Царь естеством подобен есть всем человекам, властию же подобен вышнему Богу, ибо сам Бог посадил его в себе место и суд и милость передал ему и церковное и монастырское и всего православного государства и всея Русской земли. Суд царя никем не посуждается»-так писал Иосиф Волоцкий.
«А почему бы нынешнему государю, — думает Макарий, — не принять, подобно Владимиру Мономаху, царский титул? Это сразу возвеличило бы его в глазах людей, возвысило бы над строптивым боярством. Лишь государство с сильной единодержавной властью способно успешно противостоять ворогам, создавать бесценные творения».
Макарий принял пострижение в Пафнутьево-Боровском монастыре, где начинал свой иноческий путь и Иван Санин, впоследствии прозванный Иосифом Волоцким, — самый известный и почитаемый воспитанник этой обители. В душе Макария навсегда запечатлелся образ Иосифа, наделённого разнообразными достоинствами- остротой и гибкостью ума, плавным и чистым выговором, приятным голосом, прекрасным знанием Священного писания, приветливостью в обращении, состраданием к слабым. Макарий хорошо помнил голодный год, когда к монастырю стекались толпы измождённых, обессиленных людей. Иосиф кормил около семисот человек, не считая детей, построил при монастыре странноприемницу с церковью, чтобы покоить больных и кормить бедных. Когда же истощились собственные средства монастыря, Иосиф приказал занимать деньги, но продолжать кормить убогих. Он увещевал дмитровского князя Юрия Ивановича, призывая его позаботиться о людях, страдающих от голода. Иосиф писал ему: «Бога ради и Пречистой Богородицы, пожалуй, государь, попекись о православном христианстве, о своём отечестве, подобно православным царям и князьям, которые заботились о своих подданных во время голода: который государь имел у себя много хлеба, раздавал его неимущим или приказывал продавать недорого, устанавливал цену, поговоривши с боярами, как надобно, полагал запрет страшный на ослушников, как и теперь сделал брат твой великий князь всея Руси Василий Иванович. Если ты распорядишься так в своём отечестве, то оживишь нищих людей, потому что уже многие теперь люди мрут с голоду, а кроме тебя некому этой беде пособить; никто другой не может ничего сделать, если ты не позаботишься и не установишь цены своим государским повелением».
Будучи сострадательным к людям, Иосиф не терпел монахов, нарушавших установленный им порядок, был непреклонным гонителем еретиков. Непримиримый противник его Вассиан Патрикеев призывал выпустить кающихся еретиков из заточения, однако Иосиф твёрдо стоял на своём. Таков был учитель новгородского архиепископа.
В возрасте двадцати пяти лет Макарий стал архимандритом Лужецкого мужского монастыря. Великий князь Василий Иванович, нередко приезжавший в Можайск на охоту, познакомился с ним. Молодой архимандрит приглянулся ему и вскоре получил жалованную грамоту на владение Лужецким монастырём. Спустя двадцать лет Макарий был провозглашён архиепископом Новгорода, а ныне, ещё через шестнадцать лет, готов стать митрополитом всея Руси. Позади шестьдесят лет, но Макарий бодр и активен. Что же им сделано во славу Господа Бога и Русского государства?
Собрал он вокруг себя людей, озабоченных сохранением древних книг, обретающихся в отечестве. Это, например,
59
…книжник и толмач… — Герасимов Дмитрий — «Старый» (146? — после 1526) — русский путешественник, обучавшийся различным наукам в Ливонии. Дипломат, писатель, переводчик.
Толмач — переводчик.
Ещё при Василии Ивановиче Макарий приобрёл большое влияние благодаря помощи, которую он оказал ему при расторжении брака с Соломонией. В знак признательности великий князь способствовал назначению Макария на должность новгородского архиепископа, которая в течение семнадцати лет до того была свободной. Кроме того, Василий Иванович передал ему конфискованную казну новгородских архиепископов.
Поддержка со стороны великого князя способствовала активной деятельности Макария, причём он не ограничивал себя только церковными делами — во время мятежа Андрея Старицкого ему пришлось поднимать людей на защиту Новгорода.
Мысли, мысли… Они бегут бесконечной чередой, вот как эти снежно-белые облака в мартовской сини неба. И хоть лет позади немало, хочется успеть сделать так много! К сожалению, жизнь человеческая коротка. Но вместе с тем и прекрасна, как этот солнечный мартовский день, как эти белоствольные красавицы берёзы, бегущие куда-то назад, к Новгороду.
По дороге в Москву Макарий решил навестить тверского епископа Акакия, ему важно было заручиться поддержкой влиятельного церковного деятеля. Акакий и сам мог претендовать на митрополию, и это побуждало Макария к осторожности.
Двор тверского епископа располагался возле собора Спаса Преображения, сохранившего следы пожара 1537 года. Добродушный толстяк встретил гостя с распростёртыми объятиями.
— Сердечно рад видеть в своём доме столь дорогого и любезного мне человека. Давно собирался сам навестить тебя ради беседы душевной, для ума полезной, да всё недосуг.
— И я премного рад нашей встрече.
— От разных людей наслышан я о задуманном тобой деле, о Великих Четьи-Минеях. Не терпится узнать, как далеко продвинулась работа над ними.
— Вот уж восемь лет минуло с той поры, как мы с Божьей помощью приступили к этой работе, а лишь треть одолели, закончили четыре большие книги.
— Да пошлёт Господь Бог благодать свою тем, кто трудится над Четьи-Минеями. Велико значение их для Руси и народа, её населяющего.
— Спасибо на добром слове. Немало похвального слышал я всюду о делах тверского епископа.
Акакий досадливо махнул рукой.
— Какие наши дела! Пять лет назад случился в Твери большей пожар, от которого сильно пострадал собор Спаса Преображения. А в нём мы хранили многие ценные книги. Так те книги все погорели, почти ничего спасти не удалось. Инок Максим Грек по этому поводу прислал мне утешительную грамоту, вот, кстати, она.
— Слышал я о великом тверском пожаре и очень сожалею, что во время его погорели ценные книги и грамоты, потому распорядился нагрузить возок книгами из софийской книгохранительницы в дар собору Спаса Преображения.
На глазах Акакия проступили слёзы.
— Дай Бог тебе здравия за столь щедрый дар, много печёшься ты о процветании книжного дела на Руси.
— Ты вот упомянул об иноке Максиме Греке. Хотел бы я ведать, исправился ли он? Усердно ли замаливает свои вины перед Господам Богом?