Кудеяр
Шрифт:
— Давненько в нашу избу никто не наведывался, не обессудьте за беспорядок, — Фёдор показал на груды лука, репы и моркови, рассыпанные по полу, — весь день нынче на огороде копались, подсушим маненько да на базар свезём.
— Дело известное, — отозвался Андриан, — липец [76] на дворе, а у крестьянина забот полон рот.
— Верно молвил, гостюшко, — согласилась Лукерья, — нынче вон гряды копали, а завтра на покос надобно отправляться, не зря ведь в народе сказывают: Кузьма и Демьян [77] пришли — на покос пошли. Промешкаешь с покосом, сена не запасёшь, чем
76
Липец — июль.
77
1 июля.
— Тебе, — обратился хозяин дома к Лукерье, — не запамятовать бы красильных трав набрать, ныне для этого самое время.
— Думала уж о том, дня через два намеревалась сходить в лес.
— Какие же травы ты собираешь для крашения холстов? — спросил Андриан.
— Для крашенин [78] я зверобой беру; ежели его вместе с мятой отварить, то холстина окрашивается в рудо-жёлтый или кроваво-красный цвет, Для окраски льняного холста в жёлтый цвет хорош дрок. Только не часто эта трава попадается, вместо неё жёлтые головки купавок или кору орешника можно употреблять.
78
Крашенина — крашеный холст разных цветов.
— Ну а ежели в какой другой цвет холст нужно окрасить?
— В какой — другой?
— Ну, например, в синий?
— Для этого трава синило [79] есть, Только окрасить холст сей травой непросто. Высушенные и измельчённые листья я замешиваю в тесто, а потом добавляю немного извёстки. Если это тесто разбавить водой и замочить в нём холст, то получится зелёная крашенина, на воздухе она постепенно синеет. Куда проще синюю крашенину можно сделать с помощью цветов василька, благо его у нас на полях видимо-невидимо.
79
Синило, или русское индиго, — трава вайда.
Лукерья ещё долго могла бы рассказывать о разных травах, используемых в хозяйстве, но этот разговор не занимал Кудеяра, поэтому Андриан перевёл разговор на другое:
— В Заволжье, в своём имении Веденеево, на днях боярин Андрей Михайлович Шуйский был, так его слуги у нас в ските лошадей взяли да так и не вернули, а сами скрылись неизвестно куда. Хотелось бы нам отыскать тех слуг, чтобы попытаться возвратить скитских лошадей.
Лицо Фёдора посмурнело.
— Ищи теперича ветра в поле! Боярин Шуйский вместе со своими людишками два дня назад был в Суздале, так тут такое творилось, что и во время татарского нашествия редко бывает, Наозоровали, понасильничали вволю.
— Где же ныне Шуйский?
— Из Суздаля боярин по велению великого князя отбыл в Москву.
— Думается мне, — многозначительно посмотрел Андриан на Кудеяра, — не видать нам своих лошадей, придётся ни с чем возвращаться в скит.
— Что с возу упало, то пропало, — поддержал его Фёдор, — даже если бы вы застали здесь боярина Шуйского, его слуги всё равно не вернули бы вам лошадей. Не люди они, а тати с большой дороги!
Кудеяру наскучили разговоры о красильных травах, погоде, Шуйских, ему нестерпимо захотелось побыть одному, наедине со своим горем, которое впервые за эти дни он ощутил в полной мере. Он вышел на двор, миновал ворота и по поросшей
Нет, это не Олька идёт за рекой, а клубится вечерний туман. Кудеяр повалился на землю, поросшую мягкой гусиной лапкой, глухо застонал от боли. Слёзы отчаяния полились из глаз. Выросший без материнской ласки, он особенно тяжело переживал утрату близкого человека.
Неожиданно чья-то рука легла на его плечо. Кудеяр приподнял голову — рядом сидел верный Олекса.
— Я уж и не надеялся отыскать тебя, Кудеяр. Как узнал от тётки Пелагеи, что ты в Суздаль подался, сел на лошадь и погнал следом. Весь вечер по Суздалю рыскал, да нигде тебя не повстречал. Колебаться стал: то ли ты назад в скит возвратился, то ли вслед за Шуйским в Москву поехал. Несолоно хлебавши хотел было завтрашним утром в Веденеево устремиться. Думал, разошлись наши пути-дороги. Сижу возле реки и горюю. Глянь, вроде бы ты откуда ни возьмись показался. Ты это или не ты, гадаю…
Немногословный обычно Олекса нынче так и сыплет словами — понял, что Кудеяр плакал, даёт ему времечко успокоиться, прийти в себя. Как бы ненароком обнял друга и не убирает руки. Потеплело на сердце Кудеяра, рад он Олексе, смущаясь, крепко обнял его. А тот всё говорит и говорит:
— Как узнал я, что Ольки не стало, руки на себя наложить хотел. Мила она мне была, только не знала о том. Чуял я сердцем — не меня, тебя любит, а всё равно ради неё умереть готов был. Потом одумался: прежде чем самому умереть, надо изничтожить гада Шуйского. Как проведал, что ты тоже вознамерился отомстить боярину, сел на коня и устремился за тобою следом. А отец Андриан где?
— Здесь, в Суздале, мы с ним вместе сюда приехали. Вижу: тревожится он за меня, потому одного не отпустил, сопровождать решил. Теперь намекает, что надобно в скит воротиться. А могу ли я, не отомстив Шуйскому за Ольку, последовать за ним?
— Негоже монаху в мирские дела вникать. Пусть отец Андриан в скит возвращается, а мы в Москву устремимся. И где бы ни был гад Шуйский — хоть в небе, хоть и в окиян-море, — мы всё равно отыщем его и покараем!
Худые, тонкие руки у Олексы, да мышцы как камешки, приросшие к костям. Крепко сжал он Кудеяра и словно выдавил из него печаль. В сердце осталась только решимость во что бы то ни стало отомстить Шуйскому.
В это время к Каменке спустились четыре монахини. Увидав незнакомых парней, они остановились в нерешительности. Таифа незаметно толкнула локтем Меликею — уж больно красивый один из них, глаз не отвести. Оба парня приезжие, не суздальские.
— Верь, Софьюшка, покарает Господь Бог Андрея Шуйского за злодейское убийство Ивана Фёдоровича Бельского.
Соломония, увидев парней, вдруг незнамо отчего взволновалась:
— Вы откуда, добры молодцы? Что-то я вас в Суздале никогда не видела.
— А мы приезжие, явились сюда из поместья боярина Андрея Михайловича Шуйского, — ответил Олекса.
— Пошто приехали-то?
Олекса замялся.
— Матушка, а я тебя хорошо помню, — обратился Кудеяр к Соломонии, — пять лет назад мы с отцом Андрианом были в Покровской обители, так ты монетку мне подарила, и ту монетку я сберёг, только в ските она.
Соломония пристально всмотрелась в его лицо.
— И я тебя помню, ты ведь татарским именем величаешься.
— Верно, Кудеяром кличут меня.