Кудеяр
Шрифт:
— Пусть себе враждует, лишь бы нас хорошо принял. Согласен ли ты, Ваня, устремиться вместе со мной в Литву?
— Согласен. А когда ты думаешь тронуться в путь?
— Надобно поспешать, пока свадьба племянника не завершилась. Послезавтра с Божьей помощью и отправимся в дорогу. Давай выпьем за успех задуманного дела, — Михаил Васильевич наполнил кубки вином.
— А с семьями как быть?
У Глинского после пожара и грабежа, учинённого московским чёрным людом, пожитков было немного. Княгиня Анна, боясь за свою жизнь, согласилась бежать с ним в Литву, Жена Аксинья перечить не будет, ей сейчас тоже несладко приходится.
— В Литву отправимся вместе с семьями. — Михаил Васильевич горестно покачал головой. — Вот до чего дожили: вместо того чтобы веселиться на свадьбе
Из окна кремлёвского дворца царь с грустью смотрел на пепелище. Вопреки ожиданиям осень выдалась тёплая, и это в какой-то мере облегчало жалкое существование погорельцев. Вчера выпал первый снег, но быстро растаял, остались лишь белые шапки на печных трубах, возвышающихся среди пепла и головешек. Несмотря на принимаемые меры, Москва восстанавливалась медленно.
Анастасия, сидя за рукоделием, с состраданием поглядывала на мужа. Не утерпев, приблизилась к нему, ласково обняла.
— Не печалься, любимый мой, время залечит раны, причинённые пожаром, вновь отстроится Москва. Вспомни: уж сколько раз так бывало, а она стоит, красуется пуще прежнего.
— Больно мне оттого, что, будучи отроком, мечтая о власти, замышлял я сотворить для земли Русской много добра, а ныне же приходится не о новинах помышлять, — как бы бедность залатать. Боярин Фёдор Воронцов, побывавший во многих странах, сказывал о море, по которому куда хочешь на кораблях доплыть можно, потому море мнилось мне множеством дорог. Думалось, надобно во что бы то ни стало пробиться к морю. Да разве можно теперь помышлять об этом?… Или вон послал я Иоганна Шлитте к немецкому императору Карлу, чтобы тот дозволил привезти к нам всяких мастеровых людей. Так ведь те розмыслы [163] , увидев такое наше бедствие, испугаются, назад убегут.
163
Розмысл — инженер, архитектор.
— Не испугаются, государь, коли ты им хорошо заплатишь, ещё как благодарить почнут. А платить нам есть чем, Русскую землю Господь богатством не обидел.
— Твоя правда, юница моя славная, — Иван оживился, глаза его взволнованно заблестели, — с твоей помощью я свершу всё, о чём помышлял в отрочестве.
— Много ещё доброго сотворишь ты, государь, для блага земли Русской, — произнёс, входя в палату, митрополит Макарий; лицо у него розовое, смеющееся, — печалиться о пожаре не следует, — дел накопилось немало. Казань воевать нужно? Нужно! Великое то дело.
— Кабы мне бояре не мешали, сколько я успел бы сделать!
— Кто своеволил в твои юные годы, ныне лишён власти: ни Бельские, ни Шуйские тебе не помеха. В последнее время Глинские было ухватились за власть, много зла сотворили они, да Бог покарал похитителей власти: Юрия народ казнил, а Михаил в бега ударился.
— От Петра Шуйского, которого мы вдогонку за бежавшими в Литву послали, нет ли вестей, святой отец?
— Вестей пока нет, да и не в них дело: и Михаил Глинский, и Иван Турунтай-Пронский для нас богатство малое — мертвецы они, нам же о живых думать надобно. Оглянись вокруг, государь, — возле тебя верные слуги Захарьины да Морозовы. Но и среди молодых немало толковых людей найдётся. Взять хоть Андрея Курбского, племянника Василия Михайловича Тучкова, безвременно скончавшегося незадолго перед твоей свадьбой: весьма начитан, в грамоте толк разумеет, пишет изысканным слогом. Обрати взор на Алексея Адашева: спокоен, разумен, честен, любое дело, которое ты поручишь ему, исполнит беспрекословно, самым наилучшим образом. Недавно довелось мне беседовать с подьячим Иваном Висковатым, удивившим меня своими мудрыми суждениями о том, как надобно вести дела с иноземными государствами. Прекрасно знает он, что творится в других землях — в Италия, Англии, Франции, Испании. Многими добрыми людьми изукрашена земля Русская, и эти люди есть не только среди знатных да богатых.
Дивится государь мудрости митрополита. Далеко вперёд
Дивится государь и тому, как всюду ширится влияние митрополита, как умеет он привлечь на свою сторону строптивых бояр. Явившись в Москву из Новгорода, на кого он опирался? Разве что на Морозовых да Тучковых. Ныне же многие боярские семьи, начиная с обширного древа Захарьиных, почитают его. Давно ли ходил он на поклон к Андрею Шуйскому, чтобы выговорить жизнь для Фёдора Воронцова, слушал насмешки от сторонников Шуйских? Ныне же дружки казнённого Андрея — верные слуги Макария, взять хоть Фёдора Скопина-Шуйского или Юрия Тёмкина. Каждое слово митрополита для них закон. Ну не чудо ли это? Как и всякий великий человек, Макарий не цепляется за мелочи, не осуждает случайно провинившегося. Вот и в государе видит он прежде всего достоинства, чуткое, легко ранимое сердце, великодушно не замечает его прегрешений, порой тяжких, кровавых, не спешит высказывать порицания. За всё это Иван Васильевич глубоко чтит своего мудрого наставника.
— Задумал я, — продолжал первосвятитель, — собрать церковный собор. Пора и нам наводить у себя порядок. Плохо у нас поставлено обучение грамоте и письму, да и еретиков развелось немало. Взять хоть Феодосия Косого. Яко лев рыкающий кидается он на основы святой церкви, твердит всюду, будто не подобает у христиан властям быти и воевати.
Царь досадливо махнул рукой.
— Казнить таких еретиков надобно!
— Да и то признать нужно: многие неправды творят попы и монахи. Потому намерены мы на том соборе запретить монахам предаваться пьянственному питию и вину горячему, не должны они сквернословить, ходить нагими, мыться вместе с бабами. За всё это будем карать плетьми.
— Когда я был мал, бояре злым умыслом похитили у меня власть, порушили законы, установленные при моём отце великом князе Василии Ивановиче и деде Иване Васильевиче. Поэтому хочу, чтобы нынешние законы были построены по святым правилам и праотеческим заповедям, на чём святители и я, царь, приговорим и уложим, чтобы были они твёрды и неподвижны в веках.
— Ты, государь, вели ближним своим людям, из тех, кто поумней, пусть подумают, какие законы нам надобны. Старый Судебник был писан ещё в прошлом веке, при твоём деде великом князе Иване Васильевиче. Так ведь ныне многое изменилось. Государство наше растёт, ширится, а вместе с тем увеличивается число служилых людей, которым нужны деньги и земли. Между тем земли и богатства — в руках у немногих знатных вельмож, не намеревающихся поступаться своими правами. Какие же законы надобно нам принять, чтобы тех и других удовлетворить?
— Добро, святой отец, немедля велю заняться тем делом. Но ведь не только в руках вельмож земли и богатства. Владеют ими и многочисленные святые обители.
— Богатых обителей немного, государь, большинство монастырей влачит жалкое существование.
В палату вошёл Алексей Адашев, низко склонился перед государем и митрополитом. Стан у него стройный, ладный, на бледном красивом лице выделялись голубовато-серые глаза, смотревшие на собеседника внимательно и доброжелательно. Глядя в эти ясные и чистые глаза, трудно было молвить неправду. Да и сам Алексей пуще огня страшился даже самой малой лжи. Никто никогда не видел его праздным, пирующим, смеющимся. Алексей не раз говорил, что каждый миг, проведённый им праздно, есть грех, потому что в это время могут страдать невинно обиженные и нуждающиеся в его помощи люди. Питался он скудно, иногда за весь день съедал одну просфору. В его доме постоянно жило около десятка тяжелобольных. Возвратившись с царской службы, Алексей не спешил удалиться на отдых, а шёл к страдальцам и своими руками смывал с их тел струпья и гной.