Кудеяр

Артамонов Вадим Иванович

— Прости, Феодосий, что из-за меня придётся вам бежать в дальний край.

— Бог простит, а я тебя не виню, потому как всё равно устремились бы мы в Белоозерский край, дело-то давно решённое. А пока прощай, чадо моё, надобно нам собраться в дорогу.

ГЛАВА 15

В конце декабря 1543 года тринадцатилетний великий князь Иван Васильевич велел схватить своего первосоветника Андрея Михайловича Шуйского и отдать его на растерзание псам. Владения его, включая село Веденеево, были отписаны на государя. Брат казнённого- Иван Михайлович Шуйский во многих делах был в единомыслии с Андреем: в бытность Василия Ивановича они оба намеревались бежать к удельному князю Юрию Ивановичу

Дмитровскому, но были головой выданы им по требованию государя и посажены за сторожи. Вскоре после кончины Василия Ивановича великая княгиня Елена Васильевна по ходатайству митрополита Даниила велела освободить их из нятства. После этого судьбы братьев разошлись. Андрей Михайлович вновь удумал податься к Юрию Дмитровскому, но был схвачен и посажен за сторожи, а после освобождения наместничал во Пскове, где прославился жестокостью, и по повелению юного государя Ивана Васильевича погиб от рук псарей. Иван Михайлович был осторожнее, к удельному князю после первой неудачной попытки больше не бегал, в меру своих сил занимался воинской службой. Видя усердие боярина, Иван Васильевич приблизил его к себе, ввёл в Боярскую думу, пожаловал селом Веденеевым и другими поместьями. Ныне Иван Михайлович Шуйский — один из влиятельных людей в Русском государстве.

Вместе с царём он отправился в поход на Казань, да вот беда — распутица задержала войско во Владимире. Воспользовавшись заминкой, Иван Михайлович решил с позволения государя навестить своё новое владение и устремился за Волгу, в Веденеево, с тем чтобы настичь войско в Нижнем Новгороде.

Оповещённые заранее жители Веденеева встретили нового хозяина за околицей. Впереди притихшей толпы стояли тиун Мисюрь Архипов с рыжебородым другом своим Юшкой Титовым. Боярин слез с коня, отведал хлеба и соли, поднесённых сироткой красавицей Акулинкой, и милостиво разрешил селянам расходиться по избам. Осмотрев внушительный боярский дом, построенный из отборных деревьев по замыслу брата Андрея, прошёл в большую горницу, где по случаю прибытия господина были накрыты столы.

— Кого, Иван Михалыч, велишь кликать за стол? — спросил Мисюрь, подобострастно согнувшись.

Боярин не терпел многолюдства и пьяного шума.

— Никого нам не надобно, поснедаем втроём.

«Прижимистый, видать, жаднющий, не чета покойному Андрею Михалычу», — подумал про нового хозяина Мисюрь.

— С дальней дороги не до веселья, втроём-то сподручнее поснедать.

— Хочу ведать, сколько дворов в Веденееве да какой доход дают господину.

Мисюрь с досадой почесал в бороде: догадка его оказалась верной.

— Сам, боярин, ведаешь, что нынешнее лето было сухменным: и в поле, и на огороде ничего не уродилось, потому народ обнищал, озлобился. Людишки бегут в леса, татьбой промышляют. Из нашего села, правда, как передали нас в ведение государя, никто пока не убегал, а из окрестных селений немало людишек разбойниками стали. А вот при покойном Андрее Михалыче, царство ему небесное, утёк один парень по имени Олекса. Так нынешним летом он воротился, да не один к тому же, а вместе с шайкой единомышленников, с коими он в нижегородских местах разбойничал. Купили они поблизости отсюда землю, отстроились. За главного у них в Выселках Кудеяр, а тот, как сказывал Олекса своим веденеевским дружкам, женат на боярской дочери.

— Как же он боярскую дочь раздобыл?

— А вот так: везли её под венец, а разбойники напали на свадебный поезд и увезли невесту в своё становище.

— Пошто же она к своим родителям от татей не убегла?

— Олекса сказывал, будто влюбилась она в Кудеяра без памяти, души в нём не чает.

— Глупая распутная девка, позорящая свой род честной! Кто отец её?

— Сказывают, нижегородский боярин Микеша Чупрунов.

— Знаю, знаю такого, справный мужик. Дивлюсь, как смог он дочь свою разбойникам уступить.

— Микеша с войском по всей округе искал татей, похитивших его дочь, а они, вишь, сюда подались.

— Так надобно отправить срочного

гонца в нижегородский край к боярину Чупрунову, пусть немедля пришлёт своих людей для поимки дочери, а вы тут им в этом деле пособите. Не пристало боярской дочери быть женой татя. И вообще им не место в наших краях: год от года будут полниться Выселки пришлыми людьми, а как укрепятся — сладу с татями не станет. Потому надобно гнать их отсель в три шеи.

— Непростое то дело, боярин: зорко охраняют они свои Выселки.

— Трусливы вы, как я погляжу, недогадливы. Нешто сами не могли додуматься послать человека к Микеше Чупрунову?… А как главный разбойник живёт со своей жёнкой?

— Олекса сказывал, будто живут они душа в душу, пуще глаза бережёт её Кудеяр.

— Когда люди Микеши Чупрунова похитят жёнку разбойника, он наверняка побежит со своими дружками в погоню. Так вы немедля палите их избы, чтобы и следа от них не осталось. Пусть убираются тати туда, откуда явились!

— Будет исполнено, боярин, мы с Юшкой и сами о том же не раз мыслили — не пригоже становище разбойников под боком иметь.

— А пока ступайте, хочу отдохнуть с дороги.

Ночью подморозило, и отец Андриан с игуменом Пахомием поутру отправились в Выселки на санях, — новосёлы позвали их освятить постройки. Время от времени Андриан тяжело вздыхал.

— У людей радость, а ты чего такой смурной?

— Дума одна гнетёт мою душу, а можно ли поделиться с кем ею — не ведаю.

— Любую думу можешь поведать духовнику.

— Уж больно велика тайна, доверенная мне, не навредить бы кому, разгласив её.

— Вижу, сомнения томят тебя, а они напрасны: любой человек может исповедаться и тайна исповеди священна. Сомнения ослабляют человека, а исповедь даёт ему Божественную благодать.

— Два десятка лет минуло с той поры, как мы с Марфушей покинули суздальскую Покровскую обитель, куда заключена была жена великого князя Василия Ивановича Соломония. А у той Соломонии ребёночек в монастыре народился. Слышал ли о том?

— Много в ту пору пересудов о нём было.

— Так нам с Марфушей игуменья Ульянея отдала того младенца на сохранение — его обязательно прикончили бы родичи новой жены государя Елены Васильевны Глинской.

— Так, значит, на самом деле ребёночек-то родился?

— Ну да, Пахомий. Пришли мы с Марфушей в Зарайск к дальним родственникам Соломонии и год прожили там в любви да согласии. Но явились из Крыма татары и увели с собой Марфушу с дитем малым. Я в ту пору в Коломне был, туда меня наместник Данила Иванович Ляпунов послал с грамотой к главному воеводе. Спустя много лет разыскал я Марфушу в Крыму, но она, любя детей своих кровных, на Русь возвратиться не пожелала. Дитё Соломонии, прозванное в Крыму Кудеяром, я у Марфуши забрал, намереваясь отдать его родной матери, — об этом она слёзно просила. Воротившись в Москву, зашёл на подворье князей Тучковых, поскольку до Крыма я у них послужильцем был, да к тому же они и затеяли всё это дело с сыном Соломонии. Сам я твёрдо решил в монастырь податься, надо было решать, что делать с Кудеяром. И Тучковы велели мне сына Соломонии пока не возвращать из боязни, что Глинские проведают, кто он есть, и прикончат его, а со мной он будет в безопасности. И я крест целовал не говорить Соломонии о Кудеяре. Однако пять лет назад он покинул святую обитель, подался в Москву, намереваясь отомстить боярину Андрею Шуйскому за смерть своей возлюбленной. Я поспешил за ним следом, чтобы уберечь его от беды, но не смог разыскать в Москве, поскольку, как оказалось, он ни за что ни про что угодил в темницу. По дороге в Москву я побывал в Суздале и поведал Соломонии, что Кудеяр — её сын, а когда вот об эту пору пять лет назад возвращался из Москвы, узнал, что она скончалась. С большой радостью встретил я Кудеяра, но с тех пор, как он объявился здесь, гнетёт меня желание сказать ему, кто он есть, кто его родители. Ведь всяко может случиться со мной в любой миг, а кроме меня, некому поведать ему о том.