Кудеяров дуб
Шрифт:
— И я все это тоже знаю, — обидчиво проговорил Таска, — и даже кто шифрует — знаю.
— Кто же? — впился в него глазами Степанов.
— Энкаведист какой-то.
— Какой? Фамилию или хоть приметы?
— А черт его знает. Красивый.
— Красивых много, откуда у вас эти сведения? — допытывался Степанов.
Таска смешался, покраснел и молчал.
— Не волнуйтесь, господин есаул, — погладил Таску по плечу Броницын, — тут политика слилась с лирикой юной души. Сведения эти Таска получил от так сказать дамы сердца, а заодно и желудка. Она тоже
Вьюга молча подошел к буфету и вынул из него пистолеты.
— Слушать задание, — проговорил он негромко, подойдя к столу.
— Словно переродился человек, — думал, смотря на него, Мишка, — теперь не мужик, а командир не хуже Степанова, — потом прилип глазами к пистолетам. Иметь такую вот вороненой стали «пушку» было его заветной мечтой. — Кому даст? Ясно тому, кого назначит. Назначит убить Плотникова. Плотникова… — Кровь прилила к сердцу Миши, потом ударила в голову и заметалась в висках. — Если мне даст? Тогда… Как тогда?
— Я все-таки подождал бы, — нерешительно посоветовал Степанов.
— А я ждать не буду, — отрубил Вьюга и положил один пистолет перед Броницыным. — Признавайся, Андрей Иванович, ты профкома вашего из обреза хлестанул?
— А ты думал — кто? — хвастливо вскинул голову «подземный человек». — Жалко, что оживел, гад. Доктор Дашкевич выходил.
— Тогда получай, — положил перед ним на стол другой пистолет Вьюга. — Задержишься маленько сегодня у нас в городе. Авось жинка не стоскуется.
— Чего ей, не первый год женаты.
— Только для такой операции и другой инструмент требуется, — задумался Вьюга. — Этот, — ткнул он пальцем в пистолет Броницына, — больно шумный. Его на крайний случай. Потише что у вас найдется?
Броницын блеснул по-волчьи оскалом зубов, вынул из внутреннего кармана пиджака финку в черных кожаных ножнах, вытянул и сверкнул никелированным лезвием.
— Еще до войны приобрел. Месячную стипендию полностью дал.
— У меня попроще, — лениво пошарив в кармане, вытянул оттуда кусок газовой трубки с навинченной на него увесистой гайкой Андрей Иванович, — кистенек немудрящий. Однако, — поиграл он трубкой, — одну получишь, другой не захочешь.
— Ты, студент, — обратился Вьюга к Броницыну, — в технике маломало смыслишь?
— Я словесник, на учителя готовлюсь, а не на инженера, — покачал головой тот. — А что?
— В аппарате его, в радио незаменимые части поломать надо. Такие, каких достать здесь невозможно.
— Ну, это просто. В этом разбираюсь. Сам радиолюбителем был.
— Тогда все в порядке. Придешь ко мне в одиннадцатом часу. И ты тоже, — повернулся Вьюга к Таске. — Тебе оружия не требуется. Дом только покажешь и пролаз из парка. А ты собери остальных ваших ребят побольше и к ним, — указав на Степанова, приказал Вьюга Мишке, — на склады, рядом с тюрьмой топай. К которому часу?
— В двенадцать тридцать
— Оттуда, тоже не табунком на базу, — на Деминский, к кладовщику, — добавил со своей стороны Вьюга, — ему — пополнение боевым снабжением.
— По городу можно и командой идти. Дам сопровождающего и пропуск для немецких патрулей. Их обвести кругом пальца — раз плюнуть, — презрительно процедил Степанов, — увидит печать со своим орлом — пожалуйста, все к вашим услугам! Из города же лучше выходить форштадтскими огородами. Там только один пост, сопровождающий укажет.
— Ну, расходись по одному, дорогие гости. Тоже через наш пролаз. Подходящую квартирку ты мне подыскал, пацанок, — ласково потрепал по шее Мишку, как лошадь по загривку, Вьюга, — а главное без ордера, самохватом. Плотникову значит не известно.
Выйдя из натопленной комнаты, Мишка разом попал в крутящийся вихрь колкой льдистой крупы, закрыл глаза рукавом и остановился.
Рад я или не рад, что эта… операция… без меня производится? — всматривался он в глубь себя. — И рад… ведь как-никак, а русский он, к тому же свой, студент. И не рад… Обидно, Броницын годится, значит, а я нет. Мне не воевать, а ишачить, снабжение таскать. Значит… Значит… Что же я? Кто же я? Слякоть? Мразь? Так, что ли?
ГЛАВА 21
В редакции появился новый человек, «фигура», как окрестила и упорно именовала его уборщица Дуся, называя всех других сотрудников по именамотчествам. Появление его было очень похоже на первый выход Мефистофеля в опере «Фауст». Утром, когда Брянцев напряженно разбирался в густо засыпанной корректорскими поправками гранке перевода немецкой военной статьи, сверяя русский текст с подлинником, в дверь кабинета без стука тихо вошел кто-то.
— Пошел вон, — раздалось в тишине.
Ошарашенный этим возгласом Брянцев вскинул глаза и увидел прямо перед собой, у стола, торчавшую, как жердь, длинную, поражавшую необычайной худобой фигуру. Эта фигура волнисто вихлялась на всем своем протяжении, а увенчивавшая ее суженная к темени, почти заостренная голова описывала круги в ритме змеистых колебаний тела. Длинные пальцы опущенных рук в такт ей выплясывали хоровой танец. Казалось, что внутри этого сложного подвижного механизма сидит кто-то, четко координирующий действия всех его агрегатов.
— Пошел вон, — повторила фигура.
— Вы это… кому адресуете? Мне, что ли? — только и смог выговорить Брянцев.
— Имённо вам, — проскрипел ответ, — кому же еще? Здесь нас только двое, но, пожалуйста, не волнуйтесь, — правая рука фигуры начертала в воздухе волнистую линию, — это я называю себя, свою фамилию, рекомендуюсь, так сказать.
— Псевдоним, надеюсь?
— Ничуть! Могу предъявить паспорт: Павел Иванович Пошел-Вон, всеми буквами, через тире и с гербовой печатью.
— Никогда такой фамилии не слыхал, — с сомнением покачал головой Брянцев.