Кухонный бог и его жена

Тан Эми

Добравшись до порта в Шанхае, мы не отправились прямиком к родителям Вэнь Фу, что нам полагалось сделать. Когда японцы захватили Шанхай, его родители переехали в глубь страны, и чтобы добраться до них, нам надо было еще день ехать на поезде. Вот Вэнь Фу и настоял, чтобы мы сначала поехали к моему отцу. Наверное, он мечтал, что мы поселимся в роскошном доме. К тому же муж вынашивал разные идеи о ведении бизнеса в Шанхае, где дела пойдут лучше, чем на острове с его крошечными деревушками.

Он не говорил, чем именно намерен заняться, да я и не спрашивала.

— Твой отец, конечно, захочет, чтобы ты жила с ним, ты же его дочь, — сказал Вэнь Фу.

Он все еще носил форму летчика, явно считая, что все должны встречать его, одного из великих победоносных воинов, с восторгом.

Я не стала спорить. Мне тоже хотелось сначала увидеться с отцом. И я думала не только о его помощи. Я надеялась, что отец обрадуется мне.

Из порта мы наняли машину, чтобы отвезла нас прямо к дому. По дороге Вэнь Фу вполголоса напевал какую-то песенку, а Данру увлеченно смотрел в окно, то и дело вертя головой, чтобы не упустить ничего в этом большом незнакомом городе.

— Мама, смотри! — воскликнул он.

Он показывал на индуса в красном тюрбанерегулирующего движение.

Маленькой я плакала, стоило мне увидеть индусов-регулировщиков. Это потому, что одна из жен отца сказала, что, если я не буду слушаться, она отдаст меня «красным тюрбанам» и они заколют меня своими острыми бородами.

— Не бойся, — сказала я сыну. — Видишь этот тюрбан у него на голове? Он всего лишь выстирал белье и так вывесил его сушиться.

Мальчик попытался привстать на сиденье машины и рассмотреть индуса получше.

— Не учи его всякой чуши! — сказал Вэнь Фу, и Данру тут же сел.

Сейчас меня восхищали и многолюдность, и городской шум. Казалось, ничего не было разрушено или повреждено, ничего не изменилось. Во всяком случае, на центральных улицах. Гудели машины и такси, между ними сновали велосипеды, а на тротуарах процветала жизнь во всевозможных формах: богатые торговцы в дорогих костюмах, крестьяне, толкающие перед собой тележки с овощами, школьницы, держащиеся за руки, современные женщины в самых модных шляпках и туфлях на высоченном каблуке, которые знали, что на них все смотрят с завистью.

На улицах встречались и иностранцы, но не часто, это я хорошо помню. И шли они не такой уж уверенной походкой и с куда меньшей гордостью, чем раньше. Переходя дорогу, иностранцы внимательно оглядывались по сторонам, уже не думая, что ради них готов замереть весь мир.

Когда мы подъезжали к дому, я думала, как рассказать отцу о своем браке и объяснить, почему хочу развода.

Я заставила себя вспомнить о том, что произошло с Ику. Я скажу: «Отец…» И заплачу. Я скажу:

«Он кричал: пусть она умирает, мне нет до нее дела.

Это он дал ей умереть!» Я вспомнила, что Вэнь Фу проиграл почти все мои деньги. «И когда у меня больше

нечего было красть, он стал использовать мое тело как разменную фишку. Он смеялся и говорил другим мужчинам, что они могут со мной переспать, если он проиграет». Я вспомнила множество ночей, когда он использовал мое тело после того, как уже побывал с другими женщинами. «Он даже привел женщину в нашу постель и заставил меня смотреть!» Конечно же, я не стала смотреть, но не смогла заткнуть уши.

Чем больше я обо всем вспоминала, тем сильнее учащалось мое дыхание, наполняя меня ненавистью.

Как отец откажет мне в помощи? Он обязательно мне поможет! Какая семья захочет такого ужасного зятя? У него нет ни чувств, ни морали, ни стыда. Вот о чем я думала, когда мы подъезжали к дому отца на Джулу-роуд. Но не учла одного: если моя жизнь могла настолько измениться за эти восемь лет, то та же участь могла постигнуть и отца.

Проходя через арку ворот, я сразу заметила непривычную, странную тишину. На всех окнах были закрыты ставни, словно дом готовился к зиме. Вот только на дворе стоял теплый сентябрь.

— Какой большой дом! — сказал Данру. — Кто здесь живет?

— Тихо! — цыкнул Вэнь Фу.

Я плохо знала отцовский дом, поэтому не заметила других перемен, на которые мое внимание обратили позже. Ворота были сломаны и грубо починены, статуи в саду сброшены и утащены в неизвестном направлении, стены на первом этаже наспех перекрасили в цвет, не гармонировавший со всем остальным домом. А оконные ставни скрывали разбитые стекла, которые так и не удосужились вставить.

Служанка долго не открывала, а когда приоткрыла дверь, внимательно нас рассматривала, пока я рассказывала ей, кто мы такие: дочь Цзян Сяо-йена, зять и внук.

— Айи, — обратилась я к ней, используя слово «тетушка», поскольку не знала ее положения в семье, — я пришла навестить отца.

Эта немолодая женщина в простой рабочей одежде, низенькая и пухлая, совершенно не походила на прислугу состоятельных людей, всегда открывающую дверь. Скорее, на уборщицу, которая работает, когда дома никого нет.

— Ах! Входите, входите!

Но она не позвала старшую служанку, чтобы та приветствовала нас надлежащим образом, а сама повела меня к отцу. Он сидел в темном кабинете, глядя в никуда прямо перед собой.

Отец развернулся в кресле и посмотрел мимо меня, мимо Данру, прямо на Вэнь Фу. И тут же его бровь выгнулась дугой, но не от радости, а от страха. Он выглядел как человек, которого поймали с поличным. Отец быстро встал, и я увидела, что он сгорблен. Как же он постарел за эти восемь лет! Я ждала, что он с нами поздоровается, но отец не произнес ни слова. Он просто смотрел на Вэнь Фу.

— Отец, — наконец сказала я и тихонько подтолкнула Данру.

Тот сделал шаг вперед и прошептал:

— Дедушка, здравствуйте.