Кухонный бог и его жена
Шрифт:
Отец быстро глянул на Данру, потом на меня, потом снова на Вэнь Фу. Его бровь вернулась на место, и на лице отразилось облегчение. Он снова сел, вернее, его тело обрушилось на кресло.
— Ты получил письма, которые я тебе писала? Это твой внук, ему уже пять лет.
Отец прикрыл рукой лицо и продолжал молчать. Я боялась сказать что-нибудь еще. В моей голове билась мысль: кто-то умер? Где все остальные?
Послышался голос служанки:
— Пойдем, пойдем. Вашему отцу нужен отдых.
Как только мы вышли из кабинета, она заговорила громким дружелюбным тоном, и меня это сразу успокоило.
— Должно
Мы вошли в большую гостиную, ту самую, где Старая и Новая тетушки спрашивали у отца разрешения на мой брак с Вэнь Фу. Только сейчас диванные подушки и занавески выглядели старыми и истертыми. Везде валялись бумаги и клочья пыли. Должно быть, служанка увидела, как я изумлена и как нахмурился Вэнь Фу. Она бросилась вперед и стала взбивать подушку, поднимая вокруг клубы пыли.
— Столько дел! — сказала она со смешком.
И краем рукава смахнула грязь со стола.
— Не беспокойтесь, не надо, — остановила ее я. — В конце концов, все мы пострадали от общей беды. Война все изменила, это понятно.
Служанка посмотрела на меня с благодарно-стью:
— Да-да, так и есть, правда?
И мы все снова оглядели беспорядок в комнате.
— Где все остальные? — наконец спросил Вэнь Фу.
— Как они? — добавила я. — Сань Ма, У Ма? Они здоровы?
— Да, здоровы, — широко улыбнулась служанка. — Вполне. Только их сейчас нет, они гостят у друзей.
Тут она взглянула на Вэнь Фу и нервно затараторила:
— Правда, куда именно они поехали, я не скажу. То есть я этого не знаю. То есть я глупая старая женщина, и моя голова больше ничего не помнит.
И она засмеялась в надежде, что мы к ней присоединимся.
Как видишь, возвращение домой оказалось очень странным. В тот первый день я подумала, что война сломала моего отца так же, как разрушила его дом. Только на следующее утро, когда Вэнь Фу ушел навестить друзей, я узнала о переменах в жизни семьи и о том, почему отец так испугался, увидев моего мужа в униформе Гоминьдана.
Служанка сказала правду: дом действительно пострадал во время войны. Только разрушили его не бомбы и снаряды. Самый страшный вред ему нанесла слабая воля отца. Я никогда не знала его с этой стороны. Он всегда повелевал чужими судьбами. Даже говоря об этом сегодня, я не могу поверить, что в его характере сочетались такие серьезные противоречия. Но, наверное, такие вещи и выходят наружу во время войны. Именно так считала Сань Ма, которая вернулась домой на следующее утро и рассказала мне, что произошло. Она все еще очень сердилась.
— Понимаешь, с началом войны на фабриках твоего отца дела стали идти из рук вон плохо. Так было у всех бизнесменов, одно тянуло за собой другое, и все-выходило из-под контроля. Падало что-то одно, по пути толкая другое. Семьи теряли доход и больше не могли покупать товары. Магазины, торговавшие нарядными платьями и покупавшие у нас ткани, закрылись. Суда перестали ходить за границу, и иностранцы больше не заходили в Шанхай. Так что отец больше не мог продавать свой товар за рубеж.
Но денег еще было достаточно, поэтому никто из нас не беспокоился. Однако война тянулась год за годом,
— Репоголовые? — переспросила я.
— Репоголовые! — повторила Сань Ма. — Мы так прозвали японцев, потому что они везде едят эту свою маринованную репу! Фу-у-у! Какой от нее остается жуткий запах! В общем, они ходили по предприятиям, делая вид, что проводят проверки безопасности. Ну да! Все прекрасно знали, что они осматривались, чтобы решить, есть ли там чем поживиться.
И если хозяин предприятия не шел на уступки и хоть как-то им возражал, японцы находили способ отобрать у него вообще все, включая жизнь! Конечно же, очень осторожно, чтобы не будоражить людей. Но время от времени появлялись слухи о человеке, неожиданно примкнувшем к японцам, чтобы взамен они позволили ему сохранить свое дело. Так китайские предприниматели предавали свой народ. Они клялись в верности этим репоголовым, и из-за этого становилось только хуже, потому что японцы раз от раза набирались силы. Таких предателей не любили, люди плевали, когда слышали их имена, а по ночам оскверняли могилы их предков.
Однажды — кажется, летом 1941 года — в наш дом пришел японский офицер с несколькими помощниками. Когда служанка открыла им дверь, она сначала закричала, потом потеряла сознание. Японские солдаты хотели поговорить с Цзян Сяо-йеном. Они прошли в его кабинет. Слуги боялись выходить из кухни, чтобы подать чай, поэтому мне самой пришлось это сделать. Своими руками напоить японских офицеров чаем! Чуть теплым и жидким, разумеется.
Старший офицер восторгался мебелью, хваля разные предметы, их красоту и ценность. А потом он перевел взгляд на твоего отца, словно смотрел на вещь, которую хотел купить. Он сказал: «Цзян Сяо-йен, мне нравятся ваши манеры и ваш здравый смысл. Вы знаете, как управляться с новой обстановкой в Шанхае и как помочь городу вернуться к нормальной жизни».
Твой отец ничего не ответил на это. Он продолжал сидеть в своем кресле, такой внушительный, не сдвинувшись с места ни на дюйм. Японский офицер прохаживался по комнате, поглаживал письменный стол отца, корешки великих книг, свитки и картины на стенах. Он намекал, что с удовольствием украсил бы подобными сокровищами свой собственный дом.
«Цзян Сяо-йен, — наконец сказал японец. — Нам нужно, чтобы вы подали пример благоразумного поведения своим соотечественникам. Правильно мыслящие люди вроде вас способны приблизить окончание войны. Это пойдет на пользу Китаю, это патриотично. Благодаря этому меньше людей пострадают и лишатся своих предприятий. Все останется в целости и сохранности, — и офицер рукой обвел картины на четырех свитках, висевшие на стенах. — Как они», — добавил он.
И тут твой отец встал и бросил чашку в одну из этих картин! Клянусь тебе! Им было по две сотни лет, и он уничтожил одну из них броском чашки! Я им так гордилась!
В общем, что именно случилось в этой комнате, я не знаю. Знаю только, что когда я ушла, твой отец швырнул чашку в картину, словно отвечая японцу, что он предпочтет уничтожить все своими руками, чем отдать им.
На следующий день он выглядел очень обеспокоенным. Но я думала, из-за того, что мы скоро потеряем дом. До замужества я жила в очень бедной семье, поэтому была готова вернуться к прежнему образу жизни. Я смирилась с этой мыслью.